Питер Акройд - Чарли Чаплин

Финальная сцена фильма, наверное, может считаться величайшим триумфом чаплиновского искусства. Слепая цветочница вылечилась и открыла свой магазин, но она еще не видела своего благодетеля. Бродяга, даже более жалкий, чем прежде, случайно оказывается около ее магазинчика. Девушка, протягивая ему монету, касается его руки и узнает его. «Теперь вы видите?» – спрашивает Бродяга. «Да, теперь я вижу», – отвечает цветочница. Этим и заканчивается фильм – на лице Бродяги выражение радости и ужаса. Критик Джеймс Эйджи писал: «От этой картины сжимается сердце. Это величайший образец актерской игры и наивысшее достижение в кинематографии». Сам Чаплин очень любил «Огни большого города».

Через день после премьеры Чарли уехал из Лос-Анджелеса, чтобы присутствовать на первом показе в Нью-Йорке, но эта поездка стала началом более длительного путешествия. Пробыв неделю в Нью-Йорке, он вместе с Торики Коно и своим пресс-секретарем Карлайлом Робинсоном поднялся на борт парохода Mauretania, направлявшегося в Лондон. Репортеру Чаплин сказал: «Мне не терпится еще раз увидеть места своего детства, проверить, есть ли еще там продавец горячих колбасок и лепешек со своим колокольчиком». Кроме того, Чарли хотел отдохнуть. Во время перехода в Европу он почти не выходил из каюты и не общался с другими пассажирами. После успеха «Огней большого города» Чаплин впал в депрессию. «Что я буду делать дальше?» – спрашивал он у друзей.

В Лондоне Чарли ждал еще более восторженный прием, чем десятью годами раньше. В Плимуте Большая западная железная дорога предоставила в его распоряжение экскурсионный вагон, который сразу окружили почитатели. Журналист The Times, описывавший прибытие Чарли на Паддингтонский вокзал, отмечал: «Диккенс кое-что знал о популярности, но если бы он мог увидеть, сколько людей собралось… ради мистера Чаплина, то в изумлении стал бы тереть глаза». По словам газетчика, Чарли был взволнован аплодисментами толпы. Он ловко взобрался на крышу автомобиля, размахивая шляпой и отвечая на приветственные крики, и медленно и торжественно отъехал от вокзала.

Премьера «Огней большого города» состоялась в театре Domi-nion на Тоттенхем-Кортроуд. Чаплину пришлось воспользоваться боковым входом из переулка за час до начала сеанса, чтобы скрыться от толпы. Впрочем, по окончании просмотра он появился в окне верхнего этажа, где его фигуру осветили прожекторы.

Сразу после прибытия Чарли в город началась череда визитов, продолжавшихся две недели. Он гостил у Уинстона Черчилля в Чартвелле и несколько раз виделся с Гербертом Уэллсом. Он ужинал в Чекерсе с премьер-министром Рамсеем Макдональдом и даже попытался обсудить с ним экономические проблемы. Макдональд при этом просто кивнул, сохраняя на лице загадочное выражение. Он заговорил с Дэвидом Ллойд Джорджем, 1-м графом Дуйвором и близким другом Черчилля, о безработице, но, по своему собственному признанию, не мог не заметить сдерживаемый зевок. У Чаплина была масса идей в области финансов – сократить численность правительства, контролировать цены, процентные ставки и прибыль, отказаться от золотого стандарта, однако экономические теории актера никого не интересовали.

В доме Нэнси Астор, первой женщины, ставшей депутатом палаты общин, Чаплин обсуждал вопросы политики с экономистом Джоном Кейнсом и писателем Бернардом Шоу. Переступив порог гостиной особняка леди Астор на Сент-Джеймс-сквер, он заметил, что словно оказался в зале славы у мадам Тюссо. И тем не менее Чаплин не мог поверить в реальность газетных заголовков, которые сообщали, что все по-прежнему любят Чарли.

Он также совершил одно глубоко личное путешествие, в одиночестве, – посетил приют для сирот и брошенных детей в Хэну-элле, куда его поместили в семилетнем возрасте. Чарли приехал туда без сопровождающих. Он никого не предупредил о своем визите, однако о его присутствии вскоре стало известно учителям, а также детям, которым велели собраться в столовой. Корреспондент газеты Daily Express, впоследствии беседовавший с теми, кто видел Чаплина, записал, что он вошел в столовую, где четыре сотни мальчиков и девочек громко закричали, увидев его, – и вошел эффектно. Он хотел приподнять шляпу, а она словно по волшебству подпрыгнула и повисла в воздухе. Он взмахнул тростью и ударил себя по ноге. Он вывернул ноги и прошелся своей неподражаемой походкой. Это был Чарли! Крики! Радостный визг! Снова крики!

Карлайл Робертсон вспоминал, что Чаплин плакал, когда вернулся в отель. Сам Чарли рассказывал писателю Томасу Берку, что это было самое сильное эмоциональное потрясение в его жизни. Он говорил: «…присутствие среди этих строений и соприкосновение со всем – страданием и чем-то другим… Это был шок. Понимаете, я до конца не верил, что это то самое место. Когда такси свернуло в переулок, я вдруг все узнал. О, это было то самое место – оно ничуть не изменилось с тех пор, как я его покинул. Такого момента я не переживал никогда в жизни. Мне в буквальном смысле слова стало плохо от переполнявших меня чувств». Когда Берк начал его укорять за необдуманное возвращение к прошлым страданиям, Чаплин ответил: «Мне нравится страдать. Мне это полезно, я извлекаю из этого выгоду». Инстинкт, подобный тому, что гонит лосося на нерест в родные места, заставил его посетить старые мюзик-холлы английской столицы, в том числе Star в Бермондси, Royal в Стратфорде, Paragon на Майл-Энд-роуд и Seebright на Хакни-роуд. Чарли остановился у барной стойки в Elephant and Castle, в нескольких ярдах от дома, где жил в детстве, и заказал тушеного угря.

Грустил Чаплин недолго. Он обещал детям из приюта, что вернется на следующей неделе и привезет в подарок кинопроектор. Однако в назначенный день Чаплин обедал с Нэнси Астор и пребывал в отнюдь не ностальгическом настроении. Чарли попросил доставить проектор в Хэнуэлл Робинсона и Карно – к огромному разочарованию детей, а также толпы, которая собралась, чтобы посмотреть на него. Это свидетельство, как минимум, переменчивого и непредсказуемого характера Чаплина. Позже он извинился, признавшись, что просто не отважился еще раз погрузиться в болезненные воспоминания.

Из Лондона Чарли отправился в Берлин, а оттуда в Вену, где его ждал, наверное, самый восторженный прием в жизни. Кадры кинохроники запечатлели, как его несут над головами толпы от железнодорожной станции в отель. С таким же восторгом Чаплина встречали в Париже и в Венеции. После всего этого он решил как следует отдохнуть и поехал на юг, на Французскую Ривьеру.

В Каннах Чаплин познакомился с чешкой Мицци Мюллер, известной также под именем Мэй Ривз, которая на какое-то время стала его любовницей. Это была обычная история страсти и веселья вперемешку с ревностью и холодностью. Мицци уже предупредили, что Чарли «душит» личность всех, кто к нему приближается. В своих мемуарах она вспоминала, что блистательного Чаплина заслонял другой Чаплин, который был его нервным двойником, раздражительным и угрюмым. По словам Мицци, он также бывал психически неуравновешенным и проявлял садистские наклонности. Она отметила, что его настроение могло мгновенно меняться, от радости до депрессии.