Павел Луцкер - Моцарт и его время

Во-первых, во всей этой истории Вольфганг проявил себя вовсе не пассивной жертвой. Прежде всего, он вновь — уже вторично — отказался подчиниться воле отца. Сначала (решив не возвращаться в Зальцбург и порывая с архиепископом) он отстоял свою профессиональную и деловую самостоятельность. Теперь — а это было еще сложнее, — право распоряжаться своей личной жизнью. Хитрости мамаши Вебер, вся разыгранная комедия не шли ни в какое сравнение с натиском и нажимом со стороны Леопольда и, конечно, противостоять им было куда легче, чем отцу. Женитьба на Констанце поставила точку в процессе, начатом четырьмя годами раньше в Мангейме историей с Алоизией. Общение с женщинами стало своеобразным катализатором, ускорившим обретение Моцартом человеческой зрелости.

Второй момент, над которым стоит задуматься: согласился бы Моцарт, устоявший перед требованиями Леопольда, сохранивший мужество в условиях психологически и эмоционально для него не комфортных, на то, чтобы им манипулировали люди отнюдь не «семи пядей во лбу»? Вряд ли, если бы не испытывал к Констанце действительно теплых чувств и очень сильного эротического влечения 1’. Именно оно, по-видимому, послужило толчком к решительным действиям. В письме от 15 декабря 1781 года содержится знаменитый пассаж — признание в том, что физическая сторона любви для Моцарта была очень важна:

Природа говорит во мне так же громко, как и в любом другом, даже может быть громче, чем в ином большом и сильном детине. Для меня невозможно жить так, как живет большинство нынешних молодых людей. — Во-первых, я слишком религиозен, во-вторых, слишком люблю ближнего и слишком честен по убеждениям, чтобы я мог обмануть невинную девушку, и, в-третьих... слишком люблю свое здоровье, чтобы я мог возиться с потаскухами с.

а Письмо от 22 декабря 1781 г. — Впе/еСА III. 5. 188.

Ь То, что Моцарту были важны в женщине внешняя привлекательность и шарм,

показывает случай с его ученицей Йозефой Барбарой Ауэрнхаммер, дочерью венского придворного советника по экономике. Она, по-видимому, не на шутку была влюблена в Вольфганга, по Вене даже распространились слухи о возможном браке. Моцарт весьма высоко оценивал ее как пианистку, посвятил ей шесть сонат для скрипки и фортепиано, выступал с нею публично: они играли Концерт для двух клавиров с оркестром КУ365/316а в доме Ауэрнхаммеров и в большом павильоне парка Аугартен. Однако физически она его совершенно не привлекала («...она толста, как деревенская девка, потеет» и пр.).

См. письмо от 22 августа 1781 г. — Впе/еСА III. 5. 151. с Письмо от 15 декабря 1781 г. — Впе/еСА III. 8. 180.

О странностях любви

нО

н

л

аэ

о

К

л

X

Г)

К

К

Влечение к жене он сохранил вплоть до последних дней. Многие фрагменты моцартовской переписки — живое тому свидетельство. В апреле— мае 1789 года Моцарт ездил в Дрезден, Лейпциг, Берлин, надеясь расширить свои музыкальные контакты, получить выгодные заказы и, может быть, — пост капельмейстера при дворе прусского короля. Письма отправлялись в Вену почти ежедневно, в них Вольфганг даже более пылок, чем в свою бытность женихом:

> Думаешь ли ты обо мне так же часто, как я о тебе ? Ежесекундно смо

трю на твой портрет и плачу — наполовину от радости, наполовину от боли... (Будвиц, 8 апреля, не прошло и суток со времени отъезда); Тоскую без известий от тебя. Надеюсь, что в Дрездене получу от тебя письмо (Прага, 10 апреля);

Милая женушка, хоть бы уже получить от тебя письмо!Хотел бы я рассказать тебе все, что я проделываю с твоим милым портретом, ты могла бы посмеяться. Например, когда я его освобождаю из заключения, то говорю: здравствуй, Штанцерль [уменьшительно-ласкательное имя Констанцы — И. С., П. Л.]... Когда же кладу на место, то делаю это так, чтобы он сам плавно проскользнул наместо... А в конце говорю: доброй ночи, мышка, добрых снов. Ну вот, думаю, понаписал всякой чепухи (по крайней мере, для других людей). Для нас же, которые так глубоко друг друга любят, это совсем не чепуха. Сегодня 6-й день, как я от тебя вдалеке, но мне кажется, что прошел целый год (Дрезден, 13 апреля)".

Многие фрагменты моцартовской переписки доказывают, что у супругов были гармоничные отношения. По крайней мере, в том, что касалось эротики. После смерти мужа Констанца вымарала из писем целый ряд «нескромных», не предназначенных для чужих глаз выражений, но и оставшихся достаточно, чтобы понять, как Вольфганга к ней влекло. Возвращаясь в Вену, он просит, чтобы жена не ждала его дома, а выехала встречать на ближнюю к городу почтовую станцию, не скупится на перечисление всех любовных шалостей, о которых мечтал в отъезде.

Итак, какой же все-таки женой была Констанца? Что привязывало (если привязывало) к ней Моцарта помимо телесных утех? «Констанца Моцарт — наверное, самая непопулярная женщина в музыкальной истории» ь— вывод, сделанный Роббинсом Лондоном на основе изучения столетнего массива биографической литературы. Жену Моцарта упрекали в тривиальности натуры, в том, что она не понимала своего мужа-гения, не разделяла его забот, считали поверхностной, глупой, бесхозяйственной и распутной. Впрочем, все эти упреки стали появляться уже после смерти Констанцы по мере того, как формировался моцартовский миф (она пережила Моцарта на полвека и скончалась в возрасте 80 лет). Каждое из этих обвинений легко опровергнуть, оперируя одними лишь общеизвестными фактами.

Достаточно вспомнить, что даже Леопольду с его острым и пристрастным взглядом, десять недель гостившему у Вольфганга в 1785 году, понравилось, как ведется хозяйство в доме сына, хотя он и не испытывал особой симпатии к невестке. Мнение о «распутстве» Констанцы базируется, как пра-

а Впе?еОА\\. 8. 79-81.

Ь ЯоЬЫпз 1^ап(1оп Н. С. МогаП’з 1791 Ьа$1 Уеаг. Ор. ей. Р. 182.

вило, на двух эпизодах, отраженных в письмах к ней Моцарта. Первый — игра в фанты, когда она, будучи еще невестой, позволила кавалеру измерять лентой свою икру; второй — флирт с каким-то не слишком учтивым господином во время лечения в Бадене под Веной. На оба случая Вольфганг отреагировал не резкими, но все же вполне определенными упреками. Представления о чести, столь для него болезненные в отношениях с власть имущими, были не менее значимы и в личной жизни; все с ними связанное вызывало у него острые переживания. Однако могут ли биографы ставить в вину Констанце то, что сам Моцарт ей простил? Упрекать ее за легкий и в чем-то даже богемный склад характера — значит порицать те качества, которые, скорее всего, и влекли к ней Моцарта.