Павел Луцкер - Моцарт и его время

Мы испытываем сердечную признательность за бескорыстную помощь друзей и коллег — семье Гибель (Вена) и Ветцель (Мюнстер), доктору А. Вермайеру и Е. Польдяевой, И. Харизову, А. Хоффманн, семье Васильевых (Берлин), Ж.-Ф. и Е. Байоль (Париж), П. Воронкову (Самара), Е. Дубинец (Сиэтл), В. Тарнопольскому, С. Никитину (Москва), Б. Котляревскому (Нью-Йорк), В. Пфистеру (Зальцбург). Без их поддержки раздобыть все необходимые для работы материалы и завершить книгу было бы едва ли возможно.

Между мифом и фактами ,,

* ^ ^ История музыки, да и история искусства в целом

знают немало случаев, когда биография художника составляет не менее важный объект изучения, чем его наследие. Бывало, что и сам художник рассматривал свою судьбу, свой образ, свою артистическую карьеру как материал для приложения творческих усилий, равный по значению его собственным сочинениям. Такая позиция стала весьма распространенной, к примеру, в романтическую эпоху, достаточно вспомнить личность и творчество Паганини или Байрона.

Во времена Моцарта частной жизни художника, пусть и гениально одаренного, еще не придавали большого значения. И все же история распорядилась так, что многие обстоятельства моцартовской биографии известны нам в деталях — в первую очередь благодаря его отцу. Получив весьма разностороннее светское образование и в то же время будучи глубоко убежденным католиком, он увидел в необычайной и ранней одаренности сына проявление божественного чуда, горячо уверовал в него и делал все, чтобы донести до потомства любые свидетельства о нем. Так Леопольд стал первым творцом одного из главных мифов о Моцарте — «чудо-ребенке», оставившего его деятельными стараниями глубокий след в культурном сознании Европы.

Неоспоримая заслуга Моцарта-отца — это, прежде всего, сохраненные сочинения Вольфганга. Именно Леопольду мы должны быть благодарны за то, что подавляющее большинство произведений сына, даже тех, что по меркам того времени казались, грубо говоря, «продуктами одноразового пользования», музыкой «на случай», дошло до нас. Простой пример — серенады по поводу именин или других торжеств в семьях близких знакомых из зальцбургского окружения Моцартов. Известно, что сам Леопольд еще до рождения Вольфганга очень активно сочинял в этом жанре, и от него должно было остаться не менее 30 произведений такого рода. Ни одно из своих Леопольд не сохранил. Но до нас дошли практически все серенады Вольфганга, так или иначе где-либо упомянутые.

Второй решительный шаг — умножение «свидетелей чуда»: путешествия маленького Моцарта, организованные отцом. Леопольд справился с задачей блестяще, преодолев большие трудности, возникавшие в поездках, — детские болезни, чрезвычайно утомительные нагрузки, бесконечные организационные, бытовые и финансовые проблемы. И пусть злые языки упрекают его в тщеславии и даже в эксплуатации детей ради наживы, все это с лихвой окупилось невероятно быстрым и многогранным развитием Вольфганга и его сестры Наннерль, а для нас — теми документами, которые оставил просвещенный европейский мир о юном Моцарте.

Наконец, последняя важнейшая из его заслуг — обширная переписка. Именно Леопольд сохранил подавляющее большинство писем Вольфганга членам семьи и даже третьим лицам. Так же он поступал и с собственной корреспонденцией, адресованной сыну или с ним связанной. По сути, мы имеем первый в истории музыки случай столь бережно собранного эпистолярного на-.ледия, которое создает почву для тщательно документированной биографии. Обилие деталей моцартовской жизни вызвало даже парадоксальное суждение Чльфреда Эйнштейна:

Какое счастье для искусства, что мы мало знаем биографию Иоганна Себастьяна [Баха] и что поэтому создание Пассакалии с-то11 или

Чаконы, арии для альта Н-то11 из «Страстей по Матфею», трехголосной зт/ота /-то11 и других произведений мы никак не можем связать с определенной биографической датой... И просто несчастье (для подлинного восприятия музыки), что мы знаем столько подробностей из жизни Бетховена и что такие документы, как «Гейлигенштадтское завещание» или сведения о его глухоте, о страданиях, которые ему причинял забулдыга-племянник, способствовали извращению содержания его музыки а.

Впрочем, переписка хотя и самый богатый, но все же не исчерпывающий источник. О длительных периодах, когда Вольфганг жил в Зальцбурге и в письмах не было нужды, известно мало. Да и о жизни в Вене, когда обмен письмами с отцом становился все реже, а после смерти Леопольда в 1787 году и вовсе прекратился, биографический «хронограф» содержит целый ряд лакун или «темных» мест. Так что поводов к разного рода гипотезам и догадкам предостаточно, что оставляет простор для появления множества других мифов о Моцарте. Большинство из них поддается сегодня вполне объективному анализу — основаны ли они на реальных или вымышленных событиях. В первой части книги речь пойдет о тех, что связаны с биографией композитора.

Главный вопрос, вокруг которого концентрируются основные проблемы, — смерть Моцарта. Как известно, Моцарт умер в 0:55 понедельника 5 декабря 1791 года, не дожив чуть более полутора месяцев до своего 36-ле-тия. Ранняя смерть и сопутствующие ей обстоятельства стали вторым (наряду с необычайной ранней одаренностью) фактом моцартовской судьбы из тех, что произвели сильнейшее впечатление на его современников и потомков. Трудно сказать, удастся ли когда-нибудь прийти к единому мнению по ее поводу и поставить финальную точку в бесконечных спорах, но до сего дня к этим событиям с неизбежностью возвращаются все, кто пишет о Моцарте.

Если взглянуть на проблему беспристрастно, в некоторых из обстоятельств, повергающих многих в состояние ажитации, нет ничего необычного. Скажем, в том, что точное место захоронения Моцарта неизвестно. В Вене умер и похоронен другой гениальный композитор XVIII века — Антонио Вивальди. Он провел в этом городе последний год своей жизни, практически в нищете, умер в приюте для бедных и похоронен где-то неподалеку от церкви Св. Карла — там, где сегодня расположено здание Венского технического университета. Но эти обстоятельства мало кого поражают и приводят в волнение.

Смерть еще более ранняя, чем у Моцарта, выпала на долю Джованни Баттисты Перголези: он умер от туберкулеза в возрасте 26 лет, однако даже в столь краткий отведенный ему жизненный срок успел создать целый ряд сочинений исключительно высокого качества. Этому мастеру, чье изуродованное болезнью тело производит странное и даже отталкивающее впечатление (судя по единственному сохранившемуся аутентичному рисунку Гедзи), в XIX веке была посвящена картина, на которой он изображен на смертном одре в образе прекрасного утонченного юноши, проникнутого почти ангельской одухотворенностью, в момент завершения своей «лебединой песни» — знаменитой 81аЪа 1ша1ег. Но даже столь радикально мифологизированный образ Перголези не ока-