Виктор Сытин - Человек из ночи

Связь «Земли» и «Сириуса» была регулярной и вполне четкой еще более двух с половиной часов. Затем она внезапно оборвалась. В последней радиограмме командир стратостата доложил, что «Осоавиахим-1» достиг рекордной высоты в двадцать километров, и передал рапорт экипажа XVII съезду Коммунистической партии…

Потом связь с «Сириусом» прекратилась, но это не вызвало особого беспокойства. Тем более что в последнем сеансе в сообщении Федосеенко не было ни одной тревожной ноты. А радиотехника в то время еще часто «чудила».

Штаб, руководивший подготовкой полета, принял решение просить исполкомы городов и поселков к юго-востоку от Москвы, от Бронниц и далее организовать наблюдения за небом и в случае спуска стратостата помочь его экипажу при посадке и оказать ему гостеприимство. Одновременно штаб направил на нескольких машинах по Рязанскому и Каширскому шоссе группы специалистов-воздухоплавателей и научных работников. Они должны были постараться как можно скорее прибыть к месту посадки, обследовать состояние системы, взять приборы и т. д. В одну из машин определили и меня. В ней поехали ученые — профессора В. А. Вериго и П. А. Молчанов.

Вериго многое сделал для оснащения стратостата научным оборудованием. Он «послал» на нем придуманный им прибор для изучения космических лучей. Молчанов, крупнейший исследователь воздушного океана, «главный аэролог» Советской страны, также, естественно, участвовал в подготовке полета с самого начала.

Подняв воротник зимнего пальто и нахлобучив шапку до самых бровей, Вериго привалился в угол на заднем сиденье «эмки» и промолчал до самых Бронниц. Был он человеком очень спокойным и довольно суровым, по крайней мере с виду.

Павел Александрович был полной его противоположностью. Толстый, румяный, веселый и общительный, усевшись рядом с шофером, он сразу же начал обсуждать с ним достоинства и недостатки машины, затем рассказал смешную историю о том, как учился водить автомобиль.

— Понимаете… Сажусь на место водителя… и сесть не могу! Габариты не те. И ножки мои никак к педалям не приспособлю. И ручку передач зажимаю бедром… Прямо хоть плачь! — говорил он и весело смеялся.

После Бронниц в сумрачном небе появились голубые разводья.

Молчанов приказал шоферу остановиться на ближайшем холмике.

— Вылезем. Посмотрим. Вдруг посчастливится, увидим пузырь…

На вершине холмика посвистывал колючий ветер, переметал снег через полотно шоссе. Заунывно гудели провода. По небу грядами тянулись серые облака. Несколько минут мы тщетно искали в разрывах между ними силуэт стратостата. Потом поехали дальше, останавливаясь на каждой высотке.

В Коломне, у здания исполкома, нас встретил Прокофьев, выехавший немного раньше. Он сообщил, что по непроверенным сведениям несколько часов назад «Осоавиахим-1» видели жители поселка Голутвин. Он летел на юго-восток на очень большой высоте — был «с горошинку». Прокофьев сказал, что оснований для серьезного беспокойства пока нет, Федосеенко опытный воздухоплаватель и сумеет посадить стратостат, даже если ветер у земли усилится. А ветер усиливался. Вскоре пошел мелкий снежок. И стало уже смеркаться.

Решено было ехать дальше на Рязань и Константиново-на-Оке, родину Есенина.

Снова мы в продуваемой «эмке». Теперь шофер ведет ее медленно. Шоссе за Коломной хуже, да и заносы стали появляться в ложбинках. Профессор Вериго все молчит, зябко кутается в пальто, иногда вздыхает.

— Да не вздыхайте вы, дорогой мой, — не вытерпел Павел Александрович, — все обойдется. Вот только в следующий раз надо вооружить экипаж вторым радиопередатчиком и по линии возможной трассы полета организовать пеленгацию. И еще — до старта прозондировать стратосферу моими радиозондами тоже с пеленгацией, чтобы знать, какой там ветер.

Профессор Молчанов создал новый метод исследования воздушного океана. Он сконструировал маленький радиопередатчик и приспособил его для автоматической передачи с летящего шара-зонда показаний барографа и термографа. Радиозонды Молчанова позволяли в любую погоду и в любое время суток получать данные об атмосферном давлении и температуре на высотах сразу же после запуска прибора. На Аэрологической обсерватории под Ленинградом радиозонды запускались регулярно. И некоторые из них достигли высоты более тридцати километров. Там же провели успешные опыты пеленгации сигналов радиозондов специальными приемниками. В этом случае определялись координаты их в пространстве, а по смещению — скорость воздушных потоков, которые несли резиновые шары радиозондов. О них и спрашивал меня Вавилов.

В нескольких десятках километров от Коломны нашу «эмку» нагнала военная машина — вездеход.

— Вам приказано передать — немедленно возвращайтесь в Коломну, — сказал молоденький техник-интендант.

— Что-нибудь случилось? — быстро спросил его Молчанов.

— Ничего не знаю, — ответил офицер.

Всегдашняя улыбка сбежала с лица Павла Александровича.

— Ну что ж, поворачиваем… И поедем как можно быстрее, — обратился он к шоферу и замолчал до самой Коломны.

Впрочем, мы тоже молчали. Тревога охватила нас. Думалось: если бы все шло благополучно, техник-лейтенант обязательно дал бы понять, что это так.

В Коломне нас направили на квартиру секретаря горкома партии. Здесь уже находился военный инженер, воздухоплаватель Прилуцкий и еще какие-то незнакомые военные. Все они были явно «не в себе», взволнованны и сумрачны.

Прилуцкий взял под руку Молчанова, отвел в сторону и что-то тихо сказал. Я смотрел на круглое, всегда такое жизнерадостное лицо профессора. После слов Прилуцкого оно сразу изменилось до неузнаваемости. Подняв руку, Молчанов прикрыл глаза. Потом глубоко вздохнул и повернулся к нам.

— Надо сказать им…

— Но ведь сообщение проверяется, — неуверенно произнес Прилуцкий.

— Все равно… Так вот. Товарищи… — Молчанов заговорил медленно и глухо. — Получено сообщение. От Ижорского райисполкома… Около деревни Потиж-Острог упала кабина. Упала… Экипаж погиб…

Страшное сообщение о катастрофе стратостата «Осоавиахим-1» вскоре было подтверждено. Из Москвы вышел специальный поезд, чтобы доставить к ближайшей станции Кадошкино комиссию для расследования причин катастрофы. Молчанов и Прилуцкий назначались членами этой комиссии…

О подробностях случившегося я узнал только в Москве, накануне торжественно-траурной церемонии похорон погибших стратонавтов Федосеенко, Васенко и Усыскина…

Было морозно. Вьюжило. Серебристые ели вдоль Кремлевской стены стояли белыми пирамидами. На трибуне Мавзолея В. И. Ленина руководители партии и правительства. Строгие шеренги воинов заняли Красную площадь. И тысячи, тысячи москвичей. Я стоял среди них.