Виктор Сытин - Человек из ночи

В нескольких километрах севернее переправы у Селищ, на правом крыле нашего заволховского плацдарма, над рекой, одно за другим селения Дымно и Званка.

Званка — бывшее поместье древнего державинского рода. Здесь родился Гавриил Романович Державин. В этом селе, на крутояре, могучая церковь. Ее колокольня видна издалека. И там расположен очень ценный для врага наблюдательный пункт. С колокольни просматривается вся наша линия обороны — от переправы на плацдарм до железнодорожного моста через Волхов, около станции Чудово, — и есть возможность держать ее под контролем своей артиллерии. И ни черта с этим наблюдательным пунктом мы сделать не могли. Для снайперов он был недосягаем, а снаряды даже гаубиц сто пятьдесят второго калибра, попадая в колокольню или ограду, лишь подымали кирпичную пыль и делали незначительные выбоины.

Под осень, очевидно учитывая возможность наступательных боев, когда подмерзнут болота, командование нашей армии приняло решение расширить заволховский плацдарм, взять Дымно и Званку и тем самым лишить противника его «недреманного ока».

На подступах к Дымно были скрытно сосредоточены пехотные резервы, даны приказы по артиллерийскому обеспечению боя, подтянуты санбаты и т. д. Для политотдельцев тоже наступило горячее время.

В каждом бою, даже самом маленьком, в обороне или наступлении, в батальоны и полки, участвующие в «деле», шли политработники из дивизий и армии. Шли, чтобы рассказать бойцам о важности «дела», о примерах мужества и отваги их товарищей, а потом в бою быть впереди и, если понадобится, подменить выбывшего из строя командира роты, батальона, а то и полка, повести людей в атаку, крикнув: «Коммунисты, вперед!» Редкий бой обходился без потерь в численно очень небольшом личном составе политорганов дивизий и соединений.

Командир одного из наших полков, Головин, любил говорить: «Начинать бой надо на коровьем реву», то есть на рассвете, когда выгоняют стадо на пастбище. Начало атаки в направлении Дымно — Званка было назначено на ранний утренний час.

Чтобы не плутать в осеннюю ночь, добираясь до нужного мне полка, я вышел из нашей лесной «деревни» — блиндажиков и избушек под Папоротном — накануне под вечер. На попутной полуторке со снарядами доехал до Селищ, перешел по понтонному мосту через Волхов и зашагал берегом по лугу на север. Пожухлая трава путалась в ногах. Моросил мелкий дождик. Низкие облака быстро темнели. Впереди туманными каплями света вспыхивали ракеты. Изредка постукивали пулеметы. В общем, на передовой было тихо. Враг не проявлял беспокойства.

Из-за темноты скоро идти стало трудно. Я даже свалился в воронку и больно подвернул ногу. Вдруг в нескольких шагах впереди мелькнул огонек цигарки, послышались голоса. Потом меня окликнул часовой. Оказалось, в овражке, пересекавшем луг, расположился полковой медицинский приемный пункт.

Первым, кого я увидел, протиснувшись в дверь одной из землянок, вырытых на обратном склоне овражка, был Борис Евгеньевич Вотчал. Он сидел на земляных нарах вместе с другим военврачом, немного мне знакомым, Горбовым, и фельдшерами и что-то им рассказывал.

— Прошу к нашему шалашу, — сказал Горбов, подвигаясь, — садитесь. Здесь товарищи хозяева чаем угощают.

Я поблагодарил и спросил, как отсюда лучше добраться до КП полка. Вотчал встал.

— Мне тоже надо идти к соседям, а потом в их санбат. Полдороги, которую я знаю, нам будет по пути, Виктор Александрович. Пойдем или задержитесь здесь?

— Пойдем.

И мы окунулись в кромешную тьму.

Лишь ориентируясь по вспышкам ракет на передовой и смутным очертаниям прибрежных холмов, мы выбрались к дороге, по которой шли в молчании к рубежам сосредоточения вереницы пехотинцев. Скоро нам удалось разыскать на окраине бывшей маленькой деревушки еще один ПМП.

— Есть предложение, дорогой товарищ, забраться в какую-нибудь норку и… поспать часа два, — поговорив немного с начальником медпункта, сказал мне Вотчал. — Сейчас только десять. Отсюда, говорит военфельдшер, вам ходьбы до КП не больше получаса. Успеете задолго до начала. И я успею заранее в санбат. Советую мое предложение принять. Как врач советую.

«Что ж, — подумалось мне, — он прав, неплохо хотя бы немного отдохнуть перед «делом». А вдруг оно затянется не на один день?»

Начальник ПМП проводил нас в свой «блиндаж». Это был маленький подпол-погреб крестьянской избы. Наскоро сколоченный из жердей топчан занимал его наполовину.

— Отдыхайте здесь, товарищ военврач второго ранга, — сказал фельдшер. — А вас, товарищ капитан, я отведу в соседнюю землянку. Там места побольше, но уже отдыхают санитары.

Вотчал опротестовал этот проект и предложил мне лечь с ним на топчан вдвоем. Так мы и сделали.

Спать и хотелось, и не хотелось. Через несколько часов бой. Я пытался заставить себя не думать об опасности. Все же не первый это бой! И тем не менее думал. Да и жерди топчана не очень мягкое ложе! Вотчал ровно дышал мне в затылок.

«Заснул профессор, — подумал я. — Вот молодец. Мог бы оставаться во втором эшелоне и делать там свое дело консультанта-терапевта, спокойно разъезжать по госпиталям. Тогда, весной, он был нужен на переднем крае. Среди выходивших было много нуждавшихся не только в хирургической помощи. Много больных, истощенных. Вспышки тифа опасались. Ну, а теперь, наверное, он сам настоял, чтобы его послали проверять готовность медико-санитарного обеспечения операции…»

Мысли о мирно спавшем за моей спиной Вотчале отвлекли меня от других дум, и я тоже задремал.

Глухой удар разрыва снаряда разбудил нас.

— Неужели проспали? — вскочил Вотчал, стукнулся головой о перекрытие и тихо выругался по-французски: — Миль дьабль! [15] Тысяча чертей!

Я взглянул на светящийся циферблат часов. Нет, до рассвета было еще далеко.

— Теперь уже не засну, — сказал Вотчал. — Поговорим? Желаете, изложу актуальную теорию — о физиологической основе страха? Или попробуете еще покемарить?

Нет, спать мне больше совсем не хотелось.

— Так вот, согласно этой теории страх явление закономерное. Он естественное воздействие на нашу психику самого могучего из инстинктов организма — инстинкта сохранения жизни. Следовательно, для преодоления страха нужно затормаживать порождаемые им негативные психические процессы? Чем? Можно химией. Но это палка о двух концах. От усталости и страха человек, как говорится, дуреет, плохо ориентируется в обстановке и вообще достаточно разумно действовать не может. И в бою, например, он скорее погибнет. Стало быть, эрго, нужно воевать со страхом — волей. Скажете, тривиально? Да! Практический опыт привел к такому выводу давным-давно. Однако не каждый человек обладает достаточной волей и — что особенно важно подчеркнуть — не всегда. При некоторых условиях способность переломить себя волевым усилием даже у очень сильного человека почти пропадает. Эрго — надо ему помочь? Чем? Приказом! Отсюда верность тезиса: «Приказ командира — закон…» И все же есть еще средства подавления инстинкта сохранения жизни. Например, возбуждение чувства ненависти, порождающего в свою очередь эффект — ярость! «Есть упоение в бою…» Мне лично представляется это пережитком, атавизмом… Нет, нет, подождите возражать! Я не против воспитания ненависти к такому врагу, как фашизм. Но пусть она, возникая, не туманит голову…