Виктор Сытин - Человек из ночи

Я и сам знал это. Иногда даже целые подразделения немцев оставались позади наших передовых частей. Но, как правило, они и не думали вести партизанских действий и в конце концов выходили на дороги и сдавались первым попавшимся советским солдатам. Так что особой опасности ехать лесным путем не было. Все же «береженого бог бережет», и я приготовил к бою свой ППШ, шофер тоже.

Докатили мы с ним до Эренфорста без приключений. Здесь я узнал, что через несколько минут соберется совещание политработников всех соединений, входивших в нашу армию. Оно готовилось уже несколько дней, и вдруг собрали его срочно.

— Значит, скоро наступление, — говорили мы между собой, направляясь в зал дворца, где должно было состояться это совещание.

На импровизированной эстраде за стол сели трое — член Военного совета Лебедев, начальник политотдела и незнакомый полковник, видимо из политуправления фронта. Он и докладывал. И ничего, ни слова, не сказал о сроке начала готовящегося наступления! Говорил он много, складно и… неинтересно! Главным образом обо всем известном. О поддержании боевого духа в частях, необходимости усиления политико-воспитательной работы, о том, что отдельные случаи нетактичного обращения с местным населением имели место там-то и там-то и что таких случаев не должно быть…

А кто же из нас не знал указаний Верховного Главнокомандования, партии, что мы, армия-освободительница, не можем и не должны скатиться до варварской мстительности! Что лозунг: «Убей его», оккупанта, заменился лозунгом: «Если враг не сдается, его уничтожают», а если поднял руки — он военнопленный человек!

Сообщил наш докладчик, правда, кое-что новое. О тех соединениях и частях, которые придаются армии, и о положении союзников, которые наконец справились с недавним жестоким поражением в Арденнах и начали помаленьку выправлять положение на своем «втором фронте». Сообщил он нам и о том, что во время битвы в Арденнах Черчилль умолял товарища Сталина начать активные действия на Восточном фронте, чтобы «спасти» своих союзников. Именно поэтому ранее намеченного срока началось наше зимнее наступление на многих фронтах в январе.

Такие общие доклады вопросов обычно не возбуждают. Так и на этом совещании. Задали слушатели докладчику два-три и замолчали. Закрывая совещание, начальник политотдела сказал:

— Все свободны. Остаться майору Ацаркину и капитану Сытину.

Николая Александровича Ацаркина, бывшего редактора армейской газеты, почему-то в зале не оказалось. То ли он улизнул незаметно, заскучав на докладе, то ли вообще отсутствовал на совещании. Я подошел к столу с начальством. Лебедев встал, сказал: «Пойдемте со мной» — и направился в коридор.

Он молча шел впереди, и походка его выдавала усталость. Вообще вблизи он выглядел осунувшимся, даже постаревшим, точно недавно вышел из госпиталя.

В своем кабинете — большой, светлой и пустой комнате — он сел, приказал подать чаю и спросил, как всегда в начале разговора:

— Как здоровье? Как настроение? В частях давно были? — И, выслушав ответы, сказал: — Товарищу майору Ацаркину и вам Военный совет решил поручить обобщение партийно-политической и воспитательной работы в армии за период и обороны, и наступательных ее действий. Надо изучить документы, имеющиеся в Военном совете и Политотделе по этим вопросам, и написать документ об опыте ведения такой работы — от роты до политотдела армии включительно. Опыт ведь у нас накопился немалый. Верно? Причем в двух разрезах: в обороне и в наступательных операциях. Нашей армии ведь не приходилось отступать… Срок задания не определяю. Познакомьтесь с материалами, доложите план, установим… Ясно?

— Ясно, товарищ генерал. Разрешите вопрос?

— Спрашивайте.

— На днях начнется наступление… Мне не хотелось бы… в тылу. Мне думается, для меня найдется дело в частях…

— А откуда вы знаете, что наступление начнется «на днях»? Кто сказал? — резко прервал он меня вместо ответа, и на его губах появилась жесткая усмешка. — Ванек-шоферок сказал? Когда будет приказ, тогда и начнется…

Потом, как и не один раз раньше, после «официальной» части разговора, Лебедев подобрел лицом, немного как-то расслабился в кресле и спросил:

— Здоровье, говорите, ничего? Рана не беспокоит? И настроение бодрое? А как с «Синей птицей»? Продвигается дело?

«Синяя птица» было название задуманного мной еще на Волхове, когда стояли мы в обороне, романа о мужестве советских воинов, их подвигах в борьбе за обретение счастья для людей. Я начал его писать и отрывки читал командующему, Ивану Терентьевичу Коровникову, и ему, Лебедеву.

Теперь, в «неофициальной» беседе, его можно было называть по имени-отчеству.

— Петр Семенович! Написал, к сожалению, мало… И видимо, лишь после войны возьмусь за «Птицу» эту как следует.

— Хорошее дело задумали. Ловите свою «Синюю птицу». Поймаете — подарите книжку, не забудете? Кстати, вот чтобы не забыт был наш опыт в войне, тебе и дано поручение, о котором сказал… Да… Войне скоро конец… Будет мирная жизнь, — мечтательно глядя в окна, за которыми догорал светлый закат, продолжал Лебедев. — Фашизма больше не станет на земле. А капитализм пока ведь останется. Нам, советским людям, коммунистам в первую очередь, придется быть готовым к другим авантюрам. И много трудиться. Подумать страшно, сколько разрушено на родине, сколько надо залечить ран в народном хозяйстве и народной душе! Много трудиться, — повторил он, — много сил положить на это… И щит против любого врага сохранить — армию. Верно? И научить эту армию мирного времени всему тому, чему мы научились в Великой Отечественной войне. Желаю успеха! А когда начнется наступление, отзову, обещаю. Продолжите дело для будущего после окончательной победы. Помещение для Ацаркина и твоей работы вон там выделено, в домике на опушке…

Он указал рукой на окно, потом протянул ее мне.

Я вышел из дворца Эренфорста в теплый вечер, под первые звезды, загоравшиеся над темными еще, голыми деревьями, с двойственным чувством. Меня, по правде сказать, не очень прельщало зарыться в бумаги, выискивать среди донесений, политинформаций, протоколов, оперпланов нужные материалы, систематизировать их, связывать мыслью, суммировать как коллективный опыт… Мне думалось, что мы, политработники, приносили и приносим пользу в войсках главным образом непосредственно — словом, разъяснением, советом, иногда контролем… В то же время то, что сказал Лебедев о будущем использовании опыта войны, было бесспорным. И если малая толика моего личного труда над обобщением этого опыта нашей 59-й армии поможет хотя бы чуточку будущим командирам и политработникам Советской Армии в мирное (какое чудесное слово!) время, нужно по правде счесть, что ты, литератор, не зря прошел дорогами кончающейся войны.