Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

Новая песня, которую я написал, была основана на идеальном вокальном сэмпле из малоизвестной диско-песни конца семидесятых. Мне понравилось, как звучал этот сэмпл, и я решил поступить правильно и обратиться за разрешением на использование.

После многих месяцев юридических перебранок я наконец-то покинул Instinct и подписал контракты с Mute и Elektra, и теперь я записывал свой первый настоящий альбом. Музыканты с настоящими контрактами на запись обязаны поступать правильно и обращаться за разрешениями на использование сэмплов. В теории я был с этим согласен, но в данном случае владельцы прав на песню, из которой я позаимствовал сэмпл, выдвинули совершенно абсурдные требования.

– Так, дай-ка я попробую понять, – сказал я Барри, который вместе с Марси вел мои дела в Соединенных Штатах. – Сэмпл длится три секунды, но они хотят пятьдесят процентов прав на запись, семьдесят пять процентов с продаж и аванс пятьдесят тысяч долларов?

– Да. Поначалу они вообще требовали сто процентов с продаж и аванс семьдесят пять тысяч долларов, но нам удалось умерить их запросы, – сказал он.

Я просто поверить не мог. Я сочинил крутейший, красивейший рейвовый гимн, и его у меня отнимают. По иронии судьбы, это делают люди, сделавшие сэмпл, который я хотел позаимствовать. Иронию я, конечно, оценил, но меня не отпускала паника.

– У меня нет столько денег, – сказал я. – И семьдесят пять процентов с продаж я точно не отдам. Это безумие.

– Ты можешь найти другой сэмпл? – спросил Барри.

Мне очень не хотелось это признавать, но, пожалуй, да, я мог бы.

Но этот вокальный сэмпл был таким прекрасным и так идеально подходил. Он сделал мой крутой, красивый рейвовый гимн еще круче и красивее.

– Могу попробовать, – обреченно сказал я, печалясь из-за того, что не смогу воспользоваться чужим сэмплом.

Я весь день перебирал коллекцию пластинок, пытаясь найти сэмпл получше. Час за часом я слушал старое диско, фанк и ритм-энд-блюз в поисках того, что могло бы заменить первоначальный вариант. Ничего не подходило. Некоторые сэмплы были неплохими, но большинство из них звучало совершенно произвольно и плоско. Под конец дня я совсем отчаялся. Я сел в сломанное студийное кресло и уставился в монитор студийного компьютера.

Студийное кресло я нашел в мусорной куче перед зданием, где располагалось место, где я работал. Каждую неделю я бродил по району в поисках интересных вещей, выброшенных другими людьми. За последние несколько лет я таким образом нашел: старую деревянную лестницу, три японских ширмы-сёдзи, стол, который, возможно, когда-то спроектировали Рэй и Чарльз Имзы, керамическую статуэтку бульдога, у которой не хватало одного уха, коллекцию книг Филипа К. Дика и сломанное офисное кресло. Сиденье было истрепанным, кресло скрипело, когда я перекатывал его по полу, но оно было бесплатным и почти удобным.

Я посмотрел на факс-машину. Вдруг оттуда сейчас вылезет волшебный факс: «Хорошая новость! Они решили, что песня им нравится, и дадут тебе использовать сэмпл бесплатно!» Но нет, факс упорно молчал. Я посмотрел на огромную кучу пластинок возле проигрывателя. Столько музыки, столько великолепных певцов и композиторов, а я так и не нашел ничего, что можно было бы украсть.

Зазвонил телефон.

– Ну как, есть что-нибудь? – спросил Барри.

– Вообще ничего, – сказал я. – Может быть, сделать инструментал?

– Я тут познакомился с певицей из Израиля, – сказал он. – Она хочет приехать и попробовать что-нибудь сделать для твоей песни. Готов встретиться с ней завтра?

– Конечно. Как ее зовут?

– Майим Роуз. Насколько понял, она пела на нескольких треках для Strictly Rhythm.

– Ладно. Завтра в полдень здесь?

– Нормально. Сейчас позвоню ей.

Может быть, эта израильтянка спасет мою песню. Я переслушал ее без сэмпла, чтобы понять, что вообще останется от трека. В песне были сумасшедшие, драйвовые брейкбиты, мощнейшие струнные, громкие партии синтезатора пилообразных волн. Еще я услышал там сверхнизкий бас из набора патчей Juno-106 и настойчивый басовый барабан из Roland TR-909, отбивавший размер 4/4. С вокальным сэмплом песня была на пятерку, может быть, даже с плюсом, но вот без него едва-едва дотягивала до хилой четверочки.

Я выключил аппаратуру и встал. Было восемь часов, стоял прекрасный летний вечер, и лучи заходящего солнца пробивались через мое окно. Я запер дверь и пошел домой к Уолнат и Саре на Десятую улицу, в ужасе от перспективы провести еще одну тихую, неприятную ночь с Сарой. Но, вместе с тем, мне не терпелось снова увидеть Уолнат. Я приду домой, и Сара будет сидеть на матрасе. Она скажет: «Привет, Моби», и углубится обратно в книгу. А вот Уолнат будет носиться кругами по кухне, радуясь встрече со мной.

Когда назавтра Майим приехала ко мне на студию, она схватила меня за обе руки и просияла, и меня сразу куда меньше стали тревожить и ужасные отношения, и проблемы с сэмплом. Майим была невысокой, светловолосой и просто излучала добро.

– Значит, ты записывалась для Strictly Rhythm? – спросил я, когда она вошла.

– Ну… нет, – ответила она. – Но очень хотела.

– Ты из Израиля? Она засмеялась.

– Нет, я родилась в Вашингтон-Хайтс.

Похоже, Барри что-то сильно напутал. Но, так или иначе, Майим приехала, и мы оба были охвачены энтузиазмом. Я был готов записать ее вокал и выкинуть свой любимый, но непригодный для использования диско-сэмпл куда подальше и забыть о его существовании.

– Налить тебе чаю или воды? – спросил я.

– Да, хочу и чаю, и воды, – улыбнулась она.

– И того и другого? Или чаю с водой?

Она весело рассмеялась.

– И того и другого, пожалуйста.

Я включил электроплитку и налил воды в маленькую кастрюльку, которую держал в студии для приготовления чая и овсянки.

– Барри ставил тебе песню? – спросил я.

– Да. Она мне очень нравится.

– Так вот, мне надо заменить в ней вокальный сэмпл. Хочешь попробовать?

– Поставь песню еще разок.

Я нажал «Пуск» на секвенсере Alesis. Песня началась с брейкбитов и рага-сэмплов Кодзи Бантона. Потом вступили клавишные, которые звучали пустовато, потому что больше не служили подкладкой для вокала.

– О, вода закипела, – сказала она. Я сделал потише на микшере.

– Тебе зеленого чая или травяного? – спросил я.

– А какой у тебя травяной? – спросила в ответ она.

– Так, давай посмотрим. Есть с лимонной цедрой, с цедрой красного апельсина, с кава-кавой, с валерианой, с гибискусом и с перечной мятой.

Она выбрала гибискус, и я заварил чай в кружке с символикой «Звездного пути», которую Пол подарил мне на Рождество в прошлом году. Майим села на ящик из-под молока, а я – на сломанное студийное кресло. Я снова поставил песню сначала.

– Я уже подготовил микрофон, – сказал я. – Хочешь попробовать какие-нибудь идеи?