Елена Арсеньева - Шпионка, которая любила принца (Дарья Ливен)

Мир догадок и тайн… Мир коварства и обмана, в котором как рыбы в воде чувствовали себя не только мужчины, но и женщины. Выведать государственную тайну, оказать влияние на политику целой страны или поведение некоего выдающегося человека, организовать убийство императора или полководца – они справлялись с этими заданиями с той же лихостью, что и их коллеги сильного пола.

Их сила была в их слабости.

Виртуозные притворщицы, они порой и сами не могли отличить свою ложь от своей правды. Именно поэтому в эти игры охотно вступали актрисы: каждая из них мечтала об амплуа главной героини интриги! Бывало, впрочем, что и добропорядочные мужние жены, вдруг ощутив в крови неистовый вирус авантюризма, вступали на тот же путь.

Каждая из них вела свою роль под маской невидимки. Великую роль – или эпизодическую, ведущую – или одну из многих. Кто-то из них вызывает восхищение, кто-то – отвращение.

Странные цели вели их, побуждали рисковать покоем, честью, жизнью – своими и чужими. Странные цели, а порою и непостижимые – тем более теперь, спустя столько лет и даже веков. Хотя… ведь было же когда-то сказано, что цель оправдывает средства. Для них это было именно так.

Познакомившись с нашими российскими дамами плаща и кинжала, можно в том не сомневаться.

– Дорогой друг мой, спешу сообщить, что небезызвестный Вам М. сейчас находится в крайне затруднительном положении. Как я Вас уже информировала, он выступал против законопроекта тори [1]о смертной казни для ткачей, умышленно ломавших недавно изобретенные вязальные машины. Не получив ожидаемой поддержки в палате, он обрел неожиданного союзника в лице служителя муз Б., фигуры более чем одиозной. Сей Б. даже посвятил одно из своих знаменитых стихов жестокому законопроекту! Обрадованный поддержкой любимца светской публики (коя любит равным образом и его поэтическую, и скандальную славу), М. ввел Б. в свой дом – надо сказать, с одобрения своей достопочтенной (только по титулу [2], но отнюдь не по поведению!) матушки, которая была настолько увлечена вышеназванным поэтом (а ведь он годится ей не просто в сыновья, но в сыновья младшие!), что, по слухам, не раз и не два навещала Б. в его весьма эпатирующем жилище, где я в данный момент имею глупость находиться…»

Ой, нет, последняя строка явно лишняя! Человеку, который получит сие письмо, вовсе незачем знать, какими неисповедимыми путями были добыты столь пикантные сведения об одном из столпов английского дворянства! Надо будет придумать что-нибудь поприличнее… Что? Ну, например, намекнуть, что его корреспондентка шантажировала какую-нибудь светскую даму из числа подруг леди М., вот та и развязала язык. Да, это подойдет! А после слов «не раз навещала Б. в его весьма эпатирующем жилище» можно поставить точку и, пропустив пассаж насчет собственной глупости, продолжать таким образом:

«Но самое очаровательное во всей этой истории то, что и сноха сей высокородной дамы, супруга упомянутого М., леди К.Л., тоже потеряла голову из-за Б. и скомпрометировала себя с ним. Подробности надеюсь узнать от самого…»

– Да вы меня не слушаете! – послышался возмущенный мужской голос, и дама, лежащая на широкой постели, среди разбросанных подушек и смятых простыней, в одежде Омфалы со знаменитой картины Франсуа Буше (правда, в отличие от пухленькой Омфалы она была более чем стройна), сильно вздрогнула, возвращаясь из мира эпистолярного в мир реальный:

– Ах, боже, ну зачем же так кричать?! Я хорошо слышу!

– Слышите, но не слушаете, – уже тремя тонами ниже, но столь же обиженно проворчал молодой черноволосый человек, лежащий рядом с нею на постели и облаченный в костюм Геркулеса с того же самого полотна Буше. Благодаря этому «одеянию» видно было, что он смугл, великолепно сложен, с чрезвычайно развитой мускулатурой, и, хотя одна нога его была повреждена, все остальное вполне соответствовало античным пропорциям, так что сравнение с Геркулесом было вполне уместно. – Ну что я говорил сейчас, ну что?!

– «Гораздо легче жизни бремя, когда один его несешь», – невинно глядя на него своими темно-серыми, очень красивыми глазами, процитировала дама. – Вы читали свое стихотворение о Времени, которое мне очень нравится, гораздо больше нравится, чем «Ода авторам билля против разрушителей станков», которое снискало вам такую популярность среди вигов вообще и у лорда Уильяма Мельбурна в частности. А особенную популярность, – темно-серые глаза лукаво заиграли, она высунула на миг кончик розового языка и дразняще продолжила: – у леди Кэролайн Лэм!

Даме, облаченной в одежду Омфалы, страшно хотелось упомянуть также о старшей леди Мельбурн, однако она сдержалась, потому что получила эту информацию в приватной болтовне от члена парламента лорда Чарльза Грея, который принадлежал к числу ее сердечных друзей, а сие надлежало хранить в тайне. Не выдавать своих осведомителей – этого принципа она, в своем ремесле еще начинающая, придерживалась, тем не менее твердо понимая, что точная и своевременно полученная информация – основа всякого l’espionnage, как говорят французы, аn espionage, как говорят англичане, die Spionage, как говорят немцы… словом, всякого шпионажа. Насчет леди Мельбурн-old [3]– опасная тайна, насчет леди Мельбурн-young [4]– секрет Полишинеля, стало быть, с нее и начнем, а там посмотрим, как станет развиваться разговор.

– Ради всего святого! – приподнимаясь на локте, встревоженно уставился на даму молодой человек. – Не начинайте хоть вы!

– Не начинать чего? – вскинула она длинные, изящно разлетевшиеся к вискам брови.

– Ревновать к Кэролайн! – пробурчал ее собеседник. – Довольно с меня самой Кэрол, которая своей ревностью не дает мне житья. Нет, ничего не могу сказать: это самая умная, прелестная, нелепая, очаровательная, ошеломляющая, опасная, колдовская крошка изо всех живых существ, однако…

– Да неужели самая?! – пробормотала дама с непередаваемым выражением.

– О присутствующих не говорю! – расхохотался молодой человек, и на некоторое время дама и ее кавалер приняли ту позу, в которой Буше запечатлел Геркулеса и Омфалу на своей знаменитой картине.

Наконец, разомкнув объятия, «Геркулес» проговорил:

– Впрочем, что касается ума, здесь вам, Дороти, нет равных. И вы, само собой, очаровательны, иначе вам не удалось бы сделать меня своим покорным рабом. Однако Кэрол веселила меня своей изобретательностью. Например, что посылают романтические дамы своим возлюбленным на память? Ну, ну, подсказываю: что они перевязывают какой-нибудь красивенькой ленточкой и вкладывают в изысканный конвертик?