Андрей Стученко - Завидная наша судьба

В конце 1942 года 29-я гвардейская, как и другие дивизии 5-й армии Западного фронта, находилась в обороне. Бойцы нервничали. На юге — под Сталинградом и на Кавказе — шли ожесточенные бои, а мы бездействовали. Сидение в обороне осточертело всем. Люди рвались в бой. Казалось, стоит только нам пойти в наступление, как сразу начнется перелом, погоним врага на запад, поможем тем самым нашим войскам на Волге и Кавказе.

Примерно в это же время тяжелые вести получил я из дому. После гибели брата моих родных постигло новое испытание. Фашисты совершили первый налет на Воронеж. В результате бомбежки остались без крова моя мать, жена погибшего брата с пятилетним сынишкой и сестра с маленькой дочерью. Оглушенные, чуть живые от страха женщины с детьми бросились бежать в долину реки Воронеж, куда устремилось все население города. А самолеты врага поливали их из пулеметов. Многие навсегда остались в тот день лежать на земле. Мои родные уцелели, но пережитое не прошло без следа: стал заикаться пятилетний племянник, начала заговариваться и вскоре умерла мать.

Мой личный счет к фашистам увеличился, и нетрудно понять, как я рвался в наступление.

Но нам приказано ждать. Все наши действия сводились к укреплению обороны и к добыванию «языка». Ох, уж это добывание «языка», сколько оно попортило нам нервов! «Языка» требовал командующий армией Яков Тимофеевич Черевиченко (мой старый знакомый, бывший командир 3-го кавалерийского корпуса). «Языка» требовал командующий фронтом. А выполнить эту задачу было просто невозможно. Ведь немцы тоже зря не сидели и сильно укрепили свою оборону. На многих участках они на сто — сто пятьдесят метров оттянули свои подразделения, чтобы лучше использовать для обороны рельеф местности, чего, к сожалению, не могли делать мы. Нам не разрешалось отодвинуть свой передний край хотя бы на метр, как бы ни требовали этого условия организации огня и заграждений.

Отодвинув свой передний край на триста — шестьсот метров от нашего, немцы усеяли все предполье заграждениями и заминировали его с такой плотностью, что и мыши проскочить было невозможно.

Этим и объяснялись трудности добывания «языка». Слишком тяжело было добраться до траншей противника. Мы все свое внимание уделяли проделыванию проходов в минных полях и проволоке. Проводили специальные занятия с разведчиками и саперами на учебном поле, где в точности были воспроизведены заграждения противника.

Упорные тренировки дали результаты. Поисковые группы действовали все более успешно. Особенную удачу принесло применение дымовых гранат. По форме они походили на обычные осколочные ручные гранаты, только были более легкими. Пробравшись к траншеям, разведчики бросали в них «гостинцы», которые, сгорая, давали густое облако дыма. Ослепленные, полузадохнувшиеся, гитлеровцы как очумелые выскакивали из траншеи. Тут их и поджидали наши разведчики.

Прислали нам для пробы еще одну интересную новинку — стальные нагрудники. Мы снабдили ими разведчиков. Вот что рассказал мне командир взвода Климов:

— Я возглавлял группу захвата. Проникнув в расположение противника, мы залегли по обе стороны траншеи. Пролежали минут сорок — никого. Я уже собирался переменить место засады, как вдруг открылась дверь, которую мы раньше не заметили в темноте, и из землянки вышел немецкий офицер — мы это увидели на фоне освещенной двери. Он постоял немного, затем зажег электрический ручной фонарь и двинулся по траншее. Когда он был в двух — трех метрах от меня, я спрыгнул в окоп и вполголоса скомандовал: «Хенде хох!» Офицер выронил фонарь, который, упав на землю, продолжал светить. Я не заметил, как немец выхватил револьвер. По вспышкам вижу, что он стреляет в меня в упор. Он стреляет, а я стою... Наконец я пришел в себя, вторично со злостью крикнул: «Хенде хох!» — и кинулся к нему. Бросив револьвер, офицер поднял руки. Слегка оглушив его, мы начали вытаскивать пленного из траншеи, но дальше события стали развиваться не в нашу пользу. Из землянок выбежали солдаты, стреляя на ходу. В воздух взвились осветительные ракеты. Старший группы прикрытия дал сигнал к отходу. Пришлось пристрелить пленного и бежать к проходу в заграждениях. Группа прикрытия огнем прикрывала наш отход. Возвратились мы все, но многие получили ранения.

Вспотев от рассказа, Климов замолчал. Я спросил:

— А как нагрудники?

— Меня нагрудник спас. Немец в упор стрелял — и ничего. Затрясся он даже от ужаса.

Климову я дал крепкую взбучку, указал на непростительную для разведчика ошибку: в той обстановке не следовало подавать пленному команду «Хенде хох», а надо было сразу оглушить ударом пистолета или автомата, заткнуть рот, связать и тащить к своему переднему краю.

А нагрудники-панцири понравились разведчикам. Не одного бойца уберегли они от пули и ножа.

Пришлись они по душе не только разведчикам. Но внедрить их на вооружение было подчас довольно сложно. Во-первых, не очень-то было приятно таскать на себе в жару такую тяжесть, а во-вторых, не верили бойцы в надежность панциря. Сомнения необходимо было рассеять.

Круто взялся за дело замполит 65-го полка майор Мамаев. Когда панцирники по его приказу разыскали брошенные щиты, майор построил их и обратился к солдатам с такими словами:

— Кто храбрый, выходи! Сами увидите, что пуля отскакивает от щита.

Желающих долго не было. Потом один все же выискался. Раздался выстрел, парень упал как подкошенный. К нему подбежали. Боец лежал бледный, испуганный, но улыбался. Осмотрели щит. На нем оказалась только едва заметная вмятина.

— Падал-то для чего, дурень? — спрашивали «потерпевшего» товарищи.

— Небось упадешь: ударило по груди, как дубиной!

Панцири с тех пор никто не бросал. Люди поверили в них. Но майор Мамаев получил хорошую взбучку от политотдела за слишком «оригинальную» наглядную агитацию [28] Историю с внедрением панцирей поведал мне спустя много лет бывший рядовой Н. Головин. — Прим. авт. .

Наступил 1943 год. Все более очевидными становились признаки перелома в ходе войны. Напряженная организаторская деятельность Коммунистической партии по мобилизации всех сил народа на разгром врага, на перестройку народного хозяйства, на создание новой военно-промышленной базы на Урале, в Сибири, в Средней Азии давала свои результаты. Мы стали получать больше вооружения и боевой техники. С фронтов приходят радостные вести: наши войска успешно наступают под Ленинградом; на Волге окружены и уничтожены войска фельдмаршала Паулюса. Эти вести воодушевляют нас. У всех одно желание — стремительно наступать на врага.

Мы знали, что этого ждет от нас народ. Он ничего не жалеет для победы. Ежедневно, ежечасно мы ощущаем теплую и трогательную заботу тружеников тыла. Это истинные герои. В холоде и голоде, без сна и отдыха они трудятся и дают нам все, что нужно для победы: оружие, боеприпасы, продовольствие, а главное — душевную поддержку, самое нужное для бойца. Нас до слез трогают подарки, идущие на фронт. Откроешь мешочек, в нем шерстяные варежки или носки, связанные руками работницы или школьницы. Здесь же записка: «Носите, родные, на здоровье, только скорей добейте врага!» Прочтешь такое, и от волнения руки задрожат. Не задумываясь, каждый из нас жизнь отдаст за счастье этих людей, незнакомых и в то же время родных, — наших замечательных советских людей.