Оливер Сакс - В движении. История жизни

Позже я уже не испытывал столь сильного чувства, как в тот раз, когда написал первую книгу; я осознавал, что совершил нечто значительное, стоящее перед лицом серьезных угроз – и со стороны Фридмана, и со стороны самого себя. И я вернулся в Нью-Йорк, испытывая радость, почти блаженство. Мне хотелось кричать «Аллилуйя», но я был слишком застенчив. Вместо этого каждый вечер я ходил слушать музыку: оперы Моцарта, песни Шуберта в исполнении Фишера-Дискау; музыка воодушевляла меня и наполняла жизнью.

В течение этих полных возбуждения, почти экзальтации, шести недель осени 1968 года я продолжал писать, полагая, что могу дополнить книгу более детальным описанием геометрии зрительной ауры, а также кое-какими соображениями относительно того, что могло происходить в мозге. Я послал эти составленные в состоянии крайнего возбуждения дополнения Уильяму Гудди, английскому неврологу, который написал к моей книжке замечательное предисловие.

– Нет, – сказал Гудди. – Оставьте все как есть. Книжка хороша в ее настоящем виде, а к этим идеям вам еще предстоит вернуться [30] В 1992 году я внес в книгу дополнения, во многом обусловленные тем, что я увидел на посвященной мигрени выставке, а также беседами с моим другом, отличным математиком и неврологом Ральфом Сигелом. Еще через двадцать лет, в 2012 году, когда я писал «Галлюцинации», я обратился к проблеме зрительной ауры с иной точки зрения. .

Я рад, что Гудди тогда защитил книгу от меня самого, потому что в своем неумеренном желании улучшить хорошее я превратился в настоящего маньяка.

Вместе с редактором мы настойчиво работали, размещая иллюстрации и библиографию, и текст был готов к публикации весной 1969 года. Но прошел 1969 год, потом 1970-й, а книжка все не выходила. Ярость и разочарование овладели мной. Наконец, я нанял литературного агента, Иннеса Роуза, который надавил на издателей, и в январе 1971 года книжка наконец вышла (хотя на титульном листе значился 1970-й как год первого издания).

Чтобы присутствовать при выходе книги в свет, я приехал в Лондон. Как и всегда, я остановился на Мейпсбери, номер тридцать семь. В день, когда книга вышла из печати, в моей спальне появился отец. Бледный и дрожащий, он держал в руках «Таймс».

– Про тебя пишут в газетах! – сообщил он с ужасом.

«Таймс» опубликовал хорошую рецензию, назвав мою «Мигрень» «отлично сбалансированной, авторитетной и талантливой» книгой. Но с отцом все оказалось не так просто: для него рецензия не имела никакого значения, а попав на страницы газет, я совершил бестактность, если не преступление. В те времена человека могли запросто вычеркнуть из английского «Медицинского реестра», если его можно было заподозрить в алкоголизме, пристрастии к наркотикам, прелюбодеянии и саморекламе; отец считал, что рецензия на «Мигрень» в общедоступной прессе может быть отнесена к последнему случаю. Я стал публичным человеком, заметной фигурой. Сам же он всегда «жил скрытно» или считал, что живет именно так. Его знали и любили пациенты, его семья, друзья – но не весь мир. Я же пересек границу, нарушил правило «скрытности», и отец боялся за меня. Подобное чувство, кстати, посещало и меня, и в те дни слово «опубликовать» я читал как слово «наказывать» [31] Английские слова publish – «публиковать» и punish – «наказывать» действительно похожи и написанием, и произношением. – Примеч. пер. . Я чувствовал, что, как только я что-нибудь опубликую, меня сразу накажут, и тем не менее я обязан был опубликовать свою книгу, хотя этот конфликт и разрывал меня на части.

Иметь доброе имя («шем тов»), пользоваться уважением – эти понятия для моего отца значили больше, чем мирская слава или власть. Он был скромен до самоуничижения, всячески скрывал тот факт, среди многих, что был уникальным диагностом – специалисты часто посылали за ним в трудных загадочных случаях, зная, что он обладает уникальной способностью ставить самые неожиданные и точные диагнозы [32] В 1972 году мой отец консультировал нашего кузена Ала Каппа, который имел множество странных симптомов, ставивших в тупик его докторов. Отец поглядел на него во время рукопожатия и спросил: «Апрезолин принимаешь? (апрезолин – лекарство, с помощью которого контролируют кровяное давление)». – «Да», – ответил изумленный Ал. «У тебя СКВ, системная красная волчанка, вызванная апрезолином, – объяснил отец. – К счастью, если она вызвана лекарствами, то ее можно полностью излечить. Но если не перестанешь пить апрезолин, все кончится плохо». Ал понял, что отец, воспользовавшись своей безошибочной интуицией, спас ему жизнь. .

Но только на работе он чувствовал себя в полной безопасности и совершенно счастливым: здесь было его место и с ним были его репутация и доброе имя. Отец надеялся, что и его сыновья, чем бы они ни занимались, тоже заработают себе доброе имя и не посрамят фамилии Сакс.

Постепенно отец, которого так встревожила рецензия в «Таймс», поменял свое мнение о моей книжке, поскольку прочитал хвалебные рецензии и в медицинской прессе; в конце концов, такие издания, как «Британский медицинский журнал» и «Ланцет», были основаны в девятнадцатом веке врачами и для врачей. Думаю, что на этом этапе он начал понимать, что я написал вполне приличную книжку, и оценил мое упорство – несмотря на то, что оно стоило мне работы (и, если возможности Фридмана были соизмеримы с его угрозами, любой работы в сфере неврологии, по крайней мере в США).

Матери моей книга понравилась с самого начала, и в первый раз за много лет я почувствовал, что родители на моей стороне. Наконец-то они поняли, что их чокнутый блудный сын вышел на верную дорогу, несмотря на все совершенные им глупости и дурное поведение в прошлом.

Отец, который раньше в порыве шутливого самоуничижения именовал себя «мужем знаменитого гинеколога Элси Ландау» или «дядей Аббы Эбана», теперь стал называть себя «отцом Оливера Сакса» [33] Отцу платили той же монетой. Абба Эбан в некрологе на смерть моего отца, опубликованном в «Еврейских хрониках», писал: «Я помню, как в 1967 году, после Шестидневной войны, я ехал в такси через Лондон из Организации Объединенных Наций, и моя машина на красном свете светофора поравнялась с другим такси. Мой водитель окликнул другого: “Ты знаешь, кого я везу? Здесь у меня племянник доктора Сакса!” Я не увидел в этой похвале никакой для себя обиды и был страшно горд своим дядей Сэмом». Абба рассказывал эту историю много месяцев с неистощимым восторгом. .

Думаю, что я недооценивал отца, как и сам он недооценивал себя. Я был приятно удивлен и глубоко тронут, когда спустя несколько лет после его смерти главный раввин Англии Джонатан Сакс (не родственник) написал мне: