Детлеф Йена - Екатерина Павловна, великая княжна

Консервативная историческая концепция Н. М. Карамзина, с помощью которой в Твери пытались укрепить русскую «партию войны», была успешно использована в политической борьбе со Сперанским. К 1809 г. Михаил Михайлович Сперанский достиг вершины своей карьеры. Уже несколько лет [13] М. М. Сперанский работал в Комиссии по составлению Свода законов Российской империи с 1808 г. он работал в Комиссии по составлению Свода законов Российской империи. Он подготовил проект конституции и гражданского законодательства, в которых впервые был введен принцип разделения властей и провозглашались некоторые общечеловеческие и гражданские права. Образцом для этих проектов послужили статьи английской Конституции. Одним из кумиров реформатора был Джереми Бентам. В 1808 г. Александр I взял Сперанского с собой в Эрфурт, и тот имел возможность обстоятельно и подолгу обсуждать с Наполеоном проблемы, касающиеся государственного управления, а также конституционные и правовые вопросы. В том же году император назначил Сперанского членом, а в 1810 г. — председателем Комиссии по составлению законов при Министерстве юстиции, которая должна была заниматься систематизацией и кодификацией законов Российской империи.

Секретарем этой комиссии стал лифляндец Густав Адольф Розенкампф, который испытывал сильнейшую зависть к блестящим способностям М. М. Сперанского и потому интриговал против него. Кроме того, Сперанский был увлечен масонскими идеями и стал членом одной из лож. Этот факт, наряду с приверженностью Михаила Михайловича к конституционным идеям, сделал его злейшим врагом консервативного поместного дворянства, традиционно базировавшегося в Москве. Великая княгиня Екатерина Павловна имела и свои, глубоко личные причины ненавидеть М. М. Сперанского. Будучи статс-секретарем Александра I, тот не разрешал Георгу Гольштейн-Ольденбурге кому напрямую обращаться к императору для обсуждения различных служебных вопросов. Тверской генерал-губернатор должен был предоставлять свои доклады вначале статс-секретарю, который потом уже сам направлял их императору. Такое пренебрежение привилегиями члена императорской семьи было для Екатерины Павловны невыносимым. Вторая причина враждебности княгини к Сперанскому была еще более существенна. В 1809 г. шведский король Густав IV Адольф после поражений, понесенных в войне с Францией и Россией, в результате заговора офицеров был свергнут с престола. Абсолютная монархия в Швеции пала. Представители шведской прорусской партии послали Сперанскому неофициальный запрос: не согласится ли русский император на выбор Георга Гольштейн-Ольденбургского в качестве кандидата на шведский престол? Не проинформировав Александра I о запросе, Сперанский сам дал отрицательный ответ. Тем самым он лишил Екатерину Павловну возможности стать шведской королевой! Этого она ему простить не могла. Между ней и Сперанским легла пропасть отчуждения и ненависти.

Но, находясь в Твери, княгине трудно было сразу решить две важнейшие для нее задачи: помешать Александру пойти на очередной компромисс с Францией и свергнуть Сперанского. Московское дворянство и сама Екатерина Павловна не имели достаточного политического веса, чтобы подтолкнуть императора к принципиальным изменениям во внешней политике и к отставке самого способного из всех российских чиновников. Благодаря поддержке Александра I Сперанский оставался на своем посту. Более того, в начале июля 1811 г. император познакомил сестру с подготовленными М. М. Сперанским проектами реформ Сената, министерств и полиции, пригласив ее и принца Георга на их обсуждение. Что касается отношения Александра к Наполеону, то в ноябре 1811 г. сестра получила от него письмо со следующим признанием: «Эта гнусная политика становится все более скверной, а это чертово создание, являющееся проклятьем всего рода человеческого, день ото дня становится все презреннее» {63} 63 Palmer, Alexander I, s. 187. . В этом «крике души» нет никаких намеков на продуманную политическую стратегию, опирающуюся на консервативные ценности, столь важные для Карамзина и Екатерины.

Заставить Александра I перейти к решительным действиям против Франции могла только очень серьезная угроза, исходящая из Парижа, а для увольнения М. М. Сперанского требовалось предпринять при дворе в Санкт-Петербурге целенаправленные действия. Патриотизм Н. М. Карамзина, базировавшийся на традиционных российских ценностях, не нашел ожидаемого Екатериной Павловной горячего отклика в душе императора. Тот не нуждался в отвлеченных исторических экскурсах, ему требовались практические советы и конкретные рекомендации. Хотя русское военное руководство считалось с фактом растущей агрессии со стороны Франции, вплоть до начала войны все необходимые мероприятия для того, чтобы уже у границ достойно встретить приближающегося врага, так и не были проведены. Александр I в ноябре 1811 г. писал сестре о состоянии дел в связи с подготовкой к войне: «Мы постоянно поддерживаем боевую готовность. Все зашло так далеко, что военные действия могут начаться в любой момент… Никогда еще не было у меня такой собачьей жизни. Встав утром, я тут же сажусь за письменный стол и покидаю его только для того, чтобы проглотить кусок хлеба…» {64} 64 Taack, Zar Alexander I, s. 298. . В его словах было явное преувеличение, видимо, нужное императору для того, чтобы вызвать сострадание у любимой сестры. Но Екатерина Павловна, не оставляя попыток оказывать давление на брата, всегда была в своих мыслях и поступках более расчетлива и целеустремленна, чем он.

По крайней мере в случае со Сперанским великая княгиня, Ростопчин и Карамзин после долгой «подрывной» работы могли торжествовать победу. Они побоялись навлечь на себя гнев императора, открыто встав во главе заговора против М. М. Сперанского. Поэтому использовали интриги, которые, по мнению Ф. В. Ростопчина, были единственным способом воспрепятствовать проведению модернизации страны с помощью реформ. Граф знал на примере убийства Павла I, что открытое участие в мятеже могло погубить даже представителя высшей аристократии. А Екатерина Павловна помнила о том, что ее брат всегда старался держаться обособленно, когда речь заходила о заговоре против отца. Карамзин же оставался всего лишь идеологом антиреформистского курса московского дворянства. Все трое должны были быть очень осторожны, поскольку Сперанский был главной опорой императора во внутренней политике и находился настолько близко к нему, что любое выступление против талантливого чиновника Александр I воспринимал как удар по нему самому. Поэтому для осуществления замысла нужно было найти подходящие кандидатуры и приемы.