Детлеф Йена - Екатерина Павловна, великая княжна

Сделать это оказалось не так сложно, ибо и у всемогущего Сперанского нашлись уязвимые места. Пробил звездный час секретаря Розенкампфа! Своим интеллектом и способностями он сильно уступал Сперанскому, но страстно мечтал занять его место. Второй темной фигурой был неоднократно судимый в Швеции барон Густав Мориц Армфельд, который упорно отстаивал версию о фальшивых документах Сперанского. Поощряемые услужливыми придворными, оба завистника пустили слух о том, что уже в Эрфурте во время личных бесед с Наполеоном Сперанский совершил государственную измену, что предложенные им реформы в области законодательства были списаны с Гражданского кодекса Наполеона и что он контролировал всю дипломатическую почту из Парижа, которая должна была доставляться напрямую императору. Фактически Сперанский готовил необходимые условия, чтобы облегчить Наполеону завоевание Российской империи. В этой ситуации Екатерина Павловна ограничилась пока тем, что осторожно посоветовала из Твери брату соблюдать по отношению к Михаилу Михайловичу необходимую дистанцию.

Множество отравленных грязными сплетнями стрел, летевших в любимца императора, вызвали наконец у Александра I ответную реакцию. Весной 1812 г. он перестал приглашать Сперанского к себе с ежедневными докладами. Вначале это не вызвало у статс-секретаря никаких подозрений, и 17 марта 1812 г. в восемь часов вечера он спокойно шел на встречу с императором. Тем сильнее был его шок от известия об отставке. В течение часа он был удален с капитанского мостика государственного корабля и в ту же ночь должен был отправиться в ссылку в Нижний Новгород, а затем в Пермь. Говорят, Александр плакал при расставании, а позднее произнес загадочную фразу: «Только сложившиеся обстоятельства смогли вынудить меня принести общественному мнению эту жертву» {65} 65 Там же, с. 304. .

Кто же подразумевался под словами «общественное мнение»? Ни один политик, аристократ или даже лицо духовного звания не могли оказывать на Александра I более сильного влияния, чем его мать и согласная с ней во всем сестра Екатерина. К «общественному мнению» в данном случае принадлежали и представители московского дворянства, опасавшиеся потерять в результате реформ свои привилегии. Московские «бояре» не хотели понимать того, что политическая и экономическая модернизация страны укрепит ее обороноспособность, необходимую для борьбы с Наполеоном. В дошедших до нас письмах Екатерины Павловны к Александру I нет ни одного места, в котором бы она, зная о своем влиянии на брата, высказалась в пользу планов Сперанского. В них она цитирует высказывания Карамзина, хлопочет за продвижение на высшие должности Ростопчина и побуждает брата к более интенсивной военной подготовке. Как мы знаем, у Екатерины было достаточно причин желать отставки талантливейшего государственного деятеля.

Конечно же, многое в этом деле остается неясным. Возможно, Екатерина Павловна была так сильно настроена против Сперанского за то, что он стал оказывать на ее брата более сильное влияние, чем она сама. Возможно, Екатерина мстила чиновнику, унизившему ее мужа и «разрушившему» ее план стать шведской королевой. Все это вместе взятое скорее всего и определяло ее поступки. И все же исторический опыт показывает нам, что в России радикальные реформы всегда вызывали ожесточенное сопротивление московского и провинциального дворянства. Это пришлось испытать на себе и Петру Великому, когда московская оппозиция сплотилась вокруг его сына, и царю пришлось принести его в жертву для подавления оппозиции. И Екатерина Великая в начале своего правления стала проводить обширные государственные преобразования и пыталась найти им поддержку в Москве. В конечном счете она была даже очень рада, что русско-турецкая война отвлекла ее от катастрофы, к которой привело бы осуществление ее проектов. Все масштабные реформы в России приводили к дестабилизации ее внутреннего положения, поэтому, как учит нас история, начинать осуществление глубоких и обширных преобразований накануне войны с «Великой армией» Наполеона было нецелесообразно. Континентальная блокада и так нанесла ощутимый урон экономике страны, вооружение армии съедало колоссальные денежные средства. Н. М. Карамзин в записке «О древней и новой России» настоятельно подчеркивал необходимость укрепления самодержавия. В декабре 1811 г. он передал своей покровительнице еще и собрание цитат, в которых русские авторы, все без исключения, высказывались за самодержавную монархию. Известные нам документы свидетельствуют о полном согласии великой княгини Екатерины Павловны с подобным образом мыслей. Мы не располагаем прямыми доказательствами, но, видимо, именно Екатерина была одной из тех, кто в конце концов склонил Александра I к отставке Сперанского. Она считала необходимым совершить этот шаг, чтобы возродить в Российской империи дух национальной гордости и патриотизма, столь необходимый в обстановке приближающейся войны. Она считала, что отказ от проведения реформ будет способствовать сохранению в стране лояльности по отношению к императору. И ей не пришлось ждать слишком долго, чтобы убедиться в правоте своих взглядов.

Стремясь оказывать давление на политику российского императора, Екатерина Павловна думала не только о собственных честолюбивых планах, но и о том, чтобы укрепить авторитет Александра в стране, в армии, в глазах Наполеона. Она могла не знать обо всех уловках иностранной дипломатии, но война была уже у порога родного дома, а потому нельзя было допустить ни малейшей слабости в руководстве страной. А значит, давление на императора должно было быть неослабевающим и постоянным. Письма, подобные тем, которыми Александр I обменялся с Наполеоном 12 марта 1812 г., противоречили принципам Екатерины Павловны: …Вам не нравится протест по поводу Ольденбурга; но разве мог я поступить по-другому? Маленький клочок земли принадлежал моему родственнику, который придерживался всех требуемых формальностей. Он является членом Рейнского союза, а значит, находится под защитой Вашего Величества; его владения гарантированы ему статьей Тильзитского договора, и он потерял их, а Вы не сообщили мне об этом ни слова. Какое же значение мог иметь клочок земли для Франции? Или этот шаг должен был продемонстрировать Европе Вашу дружбу ко мне? Письма, поступавшие в последнее время отовсюду, однозначно свидетельствуют, что присоединение Ольденбурга к Франции всеми было воспринято как желание Вашего Величества оскорбить меня. Что касается моего протеста, то моя попытка разъяснить его служит неопровержимым доказательством того, что союз с Францией я предпочитаю всем остальным соображениям, она ясно показывает также, что не стоит делать вывод об ослаблении союза с Вашим Величеством» {66} 66 Merkle, Die Großfürstin Katharina Pawlowna, s. 234. .