Детлеф Йена - Екатерина Павловна, великая княжна

Воззвание не осталось без ответа. Когда 15 июля 1812 г. император приехал в Москву, Ростопчин обратился к нему в Дворянском собрании: «Оттуда — он указал на зал Купеческого собрания, — текут миллионы, но наше главное дело — снарядить ополчение и бороться, не щадя живота своего» {74} 74 Там же, с. 238. . Московское дворянство и купечество мобилизовало в общей сложности 80 000 человек. Дворянство пожертвовало 3 миллиона рублей, купечество — 9 миллионов. Тверские дворяне три дня спустя объявили, что готовы в случае необходимости сделать все, что в их силах, чтобы защитить императора и Отечество. Принц Георг Гольштейн-Ольденбургский писал Александру I: «Дворянство Тверской губернии проявляет в этом деле действительно верноподданническое почтение перед Высочайшим изъявлением и присущую только лишь русскому дворянству любовь к Отечеству. Оно готово, если это будет приятно Вашему Величеству и необходимо для защиты империи, пролить свою кровь и пожертвовать всем своим состоянием» {75} 75 Там же, с. 239. . В этих словах была несомненная доля преувеличения, но они точно характеризовали общее настроение, царившее в Москве и Твери, те чувства, с которыми даже Ростопчин и Екатерина были готовы выступить навстречу врагу за родину и за императора. 31 июля Александр покинул Москву и через Тверь поспешил в Санкт-Петербург. По дороге на несколько часов ему удалось встретиться с сестрой и ее супругом. Нам неизвестно, о чем они говорили. Прощание было очень сердечным. Все прекрасно понимали, что все тяжелейшие испытания еще впереди. Из Санкт-Петербурга император написал сестре: «Ты можешь себе представить, как много дел ждало меня здесь, в Петербурге, после столь долгого отсутствия, особенно при теперешних обстоятельствах… Настроение здесь хуже, чем в Москве или в провинции» {76} 76 Palmer, Alexander I, S. 217. . В Санкт-Петербурге не ощущали непосредственной угрозы. И Екатерине пришлось предпринять немало усилий, чтобы ее брат, удалившись от непосредственных военных событий, не предался вновь мистическим настроениям и чтобы впечатления, полученные в Москве, не изгладились так быстро из его памяти.

Итак, Екатерине Павловне удалось добиться двух целей: отказавшись от руководства и назначив М. И. Кутузова главнокомандующим, Александр I положил конец разброду в командовании армии, а побывав в Москве, император убедился, что именно старое московское дворянство, а не петербургская бюрократия составляет главную его опору в борьбе против Наполеона. Он вынужден был признать правоту Екатерины. Император понимал, что именно под Москвой произойдет решающее сражение. Но ни у него, ни у его сестры, ни у русского народа уже не оставалось времени для долгих раздумий. 7 сентября 1812 г. произошло тяжелейшее сражение при деревне Бородино в непосредственной близости от древней русской столицы. Кровопролитная и страшная битва, увековеченная в романе Льва Толстого «Война и мир», закончилась в целом вничью. Ночью Кутузов отвел свои войска с поле боя. Ни он, ни Наполеон так и не смогли переломить ситуацию в свою пользу.

Преследуемые армией Наполеона, русские войска отступали к Москве. 11 сентября 1812 г. в деревне Фили состоялся военный совет, на котором было принято важное решение: М. И. Кутузов должен сдать Москву, а его войска, пройдя через город, — оставить древнюю столицу неприятелю и занять за городом тыловой рубеж. Это было самое трудное решение, которое когда-либо приходилось принимать русским полководцам.

Екатерина Павловна, вследствие географической близости своей резиденции к Москве и тесных контактов с московским дворянством, ставшая почти свидетельницей происходящих событий, глубоко переживала за судьбу столицы и на какое-то время даже поддалась панике. Непосредственную угрозу Москве она восприняла как решающий сигнал — больше ни шагу назад! Княгиня пыталась, хотя и с большим трудом, осознать, что даже падение Москвы еще не означает гибель Российской империи. В этот ответственный исторический момент она с беспощадной откровенностью выступила против нерешительной, по ее мнению, политики брата-императора. Она исходила из того, что Александр по-прежнему нуждался в ее постоянных советах и опеке, поскольку даже столь длительное и позорное в сознании всех патриотов отступление русской армии не пробудило в нем должной активности.

Когда современные исследователи пишут о том, что между Александром и Екатериной были особенно тесные и доверительные отношения, это всего лишь романтическое преувеличение. Характер их взаимоотношений, как мы могли заметить, имел совсем другую природу. В суровый час испытаний речь шла о судьбе всей страны. Императорская семья была прижата спиной к стене и должна была бороться за свое существование. В этой ситуации Екатерина Павловна отбросила прочь всякую тактичность, сдержанность и любые сентиментальности в отношениях с братом.

15 сентября 1812 г. княгиня писала брату из Ярославля: «Москва взята. Это непостижимо. Не забудьте же о Вашем решении: никакого мира — и Вы можете еще надеяться вернуть свою честь… Когда Вас одолевают заботы, помните, что Ваши друзья готовы поспешить к Вам, что они были бы счастливы оказаться полезными Вам; располагайте ими. Мой верный друг, никакого мира, даже если мы должны будем отступить до Казани, никакого мира!» {77} 77 Великий князь Николай Михайлович. Переписка императора Александра I… С. 83. Георг полностью поддерживал свою супругу, тем более что будущее его родного Ольденбурга целиком зависело от исхода войны в Российской империи. Супруги действовали сообща, и в тот же день, 15 сентября 1812 г., принц тоже обратился к императору с решительным призывом.

Высланный в начале войны из главного штаба армии в Ярославль для организации обороны в тылу, принц волею судьбы вновь оказался в самой гуще событий. Как и его жена, Георг призывал императора быть стойким: «Оставайтесь тверды в своем решении не склонить головы перед ярмом рабства, спасайте честь своего народа, который не заслуживает подобного жребия. Никакого мира, я заклинаю Вас! Вы в беде, сир. Я готов сделать все, но я парализован неопределенным положением, в которое вы меня поставили… Вас судят очень строго, говорю Вам это открыто, так как мой долг — быть откровенным по отношению к моему благодетелю. Ваша честь серьезно задета, я больше не осмеливаюсь говорить о Вашей славе. Обещанное Вами, но не состоявшееся возвращение (в армию. — Примеч. авт.) посеяло во всех сердцах недоверие, и Вас обвиняют в потере Москвы. Те самые русские, которые диктовали свои законы всей Европе, теперь сдали врагу свою древнюю столицу. В тот момент, когда все сословия наперебой стремились выразить Вам свою преданность, принося неслыханные жертвы, Вы оставили на произвол судьбы столицу своих предков. Положение становится критическим, поэтому я не могу больше молчать. Я с огромным нетерпением жду Ваших распоряжений. Располагайте мною! Умереть не страшно, страшнее жить в позоре» {78} 78 Koolman (Hg.), Das Haus Oldenburg in Rußland, s. 40. . В этих словах слышится отчаяние, вызванное исходом сражения при Бородино, падением Москвы, всей тяжестью положения, в котором оказалась страна при полном бездействии императора. Народ ждал, что император вернет им уверенность в победе, что он спасет свою честь. Таков был основной настрой в обществе в те дни, и его разделяли в Твери и Ярославле губернатор и его супруга. Оба считали, что именно на них лежит ответственность за то, чтобы в этой драматической ситуации подвигнуть императора к решительным действиям. Только беспощадная откровенность, полагали они, может помочь Александру, проявлявшему нерешительность и поставившему страну на грань катастрофы. Представление о том, что думала о войне в те дни Екатерина Павловна, дает нам и письмо, отправленное ею 18 сентября 1812 г. из Ярославля генералу Деволану: «До вчерашнего вечера мы были в полном неведении относительно того, что произойдет после сдачи Москвы. Вчера Винценгероде дал мне знать, что он обеспечил безопасность дорог на Тверь и Ярославль. Принц послал в армию трех курьеров, но ни один из них не вернулся назад; они оставили нас в полном неведении. И вообще, разве можно чему-то еще удивляться после того, что уже произошло? Нельзя полагаться ни на какие расчеты. Никто не может предугадать, когда шторм сменится затишьем. Но что бы ни случилось — нельзя заключать никакого мира! Это мое глубокое убеждение» {79} 79 Merkle, Katharina Pawlowna, s. 45. .