Детлеф Йена - Екатерина Павловна, великая княжна

И только 2 января лед недоверия был сломан. Екатерина Павловна наконец-то приблизилась к своей цели. Они заговорили о русской культуре, о религии и политике. Княгиня похвалила исторические и теологические труды Мюллера и польстила автору, заметив, что его сочинения написаны от всего сердца. Она упомянула далее, что после тяжелых войн будет очень трудно вернуться к существовавшему ранее статус-кво, и вновь перевела разговор на обсуждение личности Александра и его религиозных воззрений. Император сделал на родине очень многое для нравственного и духовного просвещения народа, но православное духовенство с его приверженностью к обрядам стало противиться реформированию народного образования. И вообще, император чрезвычайно страдает из-за страшных разрушений, вызванных войной. Слова признательности, сказанные ученым в адрес Александра и России, очень обрадовали Екатерину, а позволив профессору познакомиться с миром большой политики и своим собственным духовным миром, она окончательно расположила его к себе.

Разумеется, весьма поверхностные замечания Екатерины Павловны при их ближайшем критическом рассмотрении производят впечатление непозволительной для военного времени болтовни и чистого хвастовства. Однако, раскрывая случайному собеседнику свои строжайшие секреты, княгиня преследовала вполне определенную цель, а Мюллер был восхищен ею и радовался как ребенок, что ему доверили такие тайны. Взяв слово о молчании, Екатерина Павловна поведала профессору, что Наполеон очень хотел бы жениться на ней, что Александр I был не против, но сама она, при поддержке матери, дала французскому императору категорический отказ, что в Праге она договорилась с императором Францем I о вступлении Австрии в войну на стороне России в том случае, если сама княгиня сможет когда-нибудь подняться на трон под именем Екатерины III. «В доброте и величии она вряд ли уступила бы Второй» {127} 127 Там же, с. 478. , — отметил профессор. Правда и вымысел! Простодушному господину Мюллеру кровь ударила в голову: он оказался в самом эпицентре большой европейской политики и болтал почти что с императрицей!

Бах, лейб-медик Екатерины Павловны, всегда присутствовавший во время этих бесед, внимательно следил за воздействием на Мюллера сказанных слов и констатировал абсолютный успех. Сентиментальный профессор теперь был полностью предан Екатерине и убежден, что именно она является той выдающейся личностью, которая может предъявлять какие-либо требования российскому самодержцу. «Великая княгиня прекрасно разбирается в политике. Она смеется, когда говорят, что русские на этот раз стали освободителями Европы. «Рядовые действительно делают свое дело хорошо, но руководители…» — Ее муж, ольденбуржец, был чудесным человеком; они жили с ним, как овечки. На прошлой неделе она тихо отметила день его смерти. (Он умер год тому назад, на Рождество. Он слишком часто посещал госпитали.) После его смерти она не ложится в кровать, а спит (и здесь тоже) только на маленькой узкой софе; работает, читает, пишет до 10 часов вечера и встает в 5 часов утра…» {128} 128 Там же. . Да, в Швейцарии, рядом с профессором находилась действительно выдающаяся личность, способная управлять государством, ведь после многих лет наполеоновской диктатуры она открыла свое сердце швейцарским демократам! Итак, Екатерина Павловна хорошо подготовила почву и теперь могла приступить к выполнению своей основной задачи.

5 января 1814 г. Мюллер познакомил свою «приятельницу» с педагогическими воззрениями Песталоцци, а затем перешел от педагогики к проблемам религиозного воспитания. Доверительно улыбнувшись ему, княгиня сказала, что в одной масонской книге прочла следующее замечательное высказывание: «Иисус послан нам Господом, чтобы служить образцом добродетели…» Мюллер с готовностью согласился: …Иисус, без сомнения, есть существо из высшего мира, посланное Господом… — и потом, продолжая свою мысль, он произнес очень важные для княгини слова: — Но кто есть Сын Божий, не знает никто, кроме Отца!» К этой фразе и подводила его Екатерина. С обезоруживающей откровенностью она тотчас спросила, как он пришел к этой мысли. Мюллер ответил так же искренне, что эту идею он взял у своих сестры и брата, известного историка. Екатерина была довольна ответом и закончила разговор словами: …Я ищу людей с умом и сердцем, и одного из таких я нашла в Вас…» {129} 129 Там же, с. 479. . И без дальнейших слов было ясно, к чему клонила русская княгиня: Сыном, посланным Господом, вполне мог быть освободитель Европы Александр I. Чтобы логично обосновать это, требовалось ортодоксальное христианское учение, а не сомнительные идеи невежественной лифляндской проповедницы. Мерой всех вещей должна была оставаться Библия, и профессор теологии из Шафгаузена должен был помочь Екатерине Павловне укрепить в императоре веру в его высокое предназначение. История повторялась, хоть и при новых обстоятельствах. Мюллер стал для Екатерины вторым Карамзиным. Теперь профессор работал над новой книгой «О христианской вере» и давал княгине просматривать уже готовые отрывки, как некогда в Твери это делал Карамзин, принося своей покровительнице манускрипты по русской истории.

На сцене не хватало только императора. И он, как по волшебству, явился, приехав в Шафгаузен 1 января 1814 г. Во время совместных прогулок и экскурсий сестра принялась раскрывать перед ним важнейшие религиозные аспекты его освободительной миссии в Европе. Ведь речь шла о российской гегемонии на континенте. И если Александр жаждет придать этой идее мистическое обоснование — пожалуйста: в самой Швейцарии, откуда родом был самый его влиятельный и либеральный воспитатель Лагарп, есть восторженные почитатели христианской миссии Александра. Екатерине казалось, что успех совсем близок. Уже на следующий день лейб-медик Бах пришел к Мюллеру и сообщил, что в ближайшие дни тот будет удостоен чести побеседовать с российским императором. И эта встреча действительно состоялась вечером 9 января.

Вначале Мюллер назидательно, хоть и подобострастно, поучал, что все революции являются следствием ослабления христианской веры. И лишь те монархи, которые сами излучают христианскую добродетель и твердо следуют обычаям, могут завоевать любовь своих подданных и направить их энергию на богоугодные дела. С этим Александр, конечно же, был согласен. Екатерина Павловна решила форсировать ход беседы и, перебив профессора, объявила, что тому удалось наконец разработать превосходное определение веры. Александр спросил скептически, а не взял ли Мюллер это определение из литературы. Но Екатерина твердо вела разговор по задуманному ею сценарию: «Нет, он вышел на него во время беседы». Как будто бы это произошло совершенно случайно! Теперь Мюллер мог, наконец, спокойно продолжить свою мысль: …Если отдаешь себе отчет в том, что совершаешь благие дела, наилучшие для всех людей, и веришь, что выполняешь волю Бога, то это наполняет тебя подлинным мужеством и уверенностью, что мы — на стороне Господа, и все дела удаются. Если все мы, каждый согласно своему положению в обществе и профессии, будем с радостью видеть в себе орудие Высшей силы, мудрости и любви, то это сохранит в нас ясность души и глубокую веру, и Бог не оставит нас своею милостью». Направляемый Екатериной, швейцарец затронул чувствительные струны в душе Александра. Казалось, что император нашел в этих словах подтверждение собственным мыслям. И он заговорил с большим воодушевлением: