Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Достигнув Ряща 5 сентября, группа обнаружила там свиту консула Данилова, скончавшегося 21 августа, а также убедилась в смерти Эльтона и разорении Ленгерута. Рагозео и Токмачеву, следовательно, предстояло только уничтожить четыре корабля. Они без труда отыскали и в ночь на 18 сентября сожгли два больших корабля, без охраны стоявших на якоре в 12 верстах от Ленгерута. От поиска ботов пришлось отказаться: во-первых, 24 сентября умер Рагозео; во-вторых, идти на Астрабад, куда персы отвели боты, в осеннюю непогоду было рискованно. Токмачев отплыл обратно и 12 октября бросил якорь на рейде у Астрахани.

Астраханский губернатор послал в Петербург солдата Ивана Климова с реляцией об исполнении высочайшего указа. В столицу тот прибыл 12 ноября. Привезенное им сообщение весьма озадачило Бестужева и государыню. Рескрипт от 20 июня обещал морякам хорошее вознаграждение за искоренение в Персии европейского кораблестроения. Но, очевидно, в Зимнем дворце сожжение двух всеми забытых кораблей подвигом не считали — Токмачев с товарищами почти год надеялся на какое-либо пожалование от царицы, не стесняясь время от времени напоминать о том губернатору. Наконец Брылкин не выдержал и 31 августа 1752 года отписал в Петербург: «Оная команда, ожидая себе сего награждения, непрестанно меня о исходаталствовании указа просит». В руки Бестужева депеша попала 19 сентября. В итоге Елизавета Петровна решила, что при данных обстоятельствах наименьшее зло — удовлетворить чаяния людей, пусть и не слишком рисковавших. 16 ноября она распорядилась повысить в звании на один ранг всех участников ночной «атаки». Кроме того, им полагалась денежная премия: по тысяче рублей Токмачеву и вдове Рагозео, по 150 рублей трем унтер-офицерам, по 100 рублей трем помощникам боцмана, по 50 рублей толмачу и восьми матросам 1-й статьи, по 40 рублей девяти матросам 2-й статьи, по 30 рублей четырем канонирам парусника и 17 солдатам {54} 54 См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2734. Л. 651 об.-653; АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1751 г. Д. 4. Л. 38–45 об.; Д. 5. Л. 233–238 об., 308–312; 1752 г. Д. 3. Л. 48,67 об., 240, 240 об.; Писаренко К. А. Рапорт мичмана И. Токмачева, 1751 г. // РА. Вып. 19. М., 2010. С. 45–50. .

О том, что Елизавета Петровна первой в истории России отменила смертную казнь, вспоминают часто. Между тем многие авторитетные историки отрицают факт официального изъятия из российского законодательства данной нормы, настаивая лишь на фактическом неисполнении при ней жестоких судебных приговоров, преимущественно по причинам личного характера. Якобы Елизавета Петровна перед тем, как поздним вечером 24 ноября 1741 года отважиться на свержение Анны Леопольдовны, поклялась перед иконами, что не подпишет ни одного смертного приговора, если станет российской императрицей. Мы не можем утверждать, давала или нет дочь Петра Великого накануне судьбоносной ночи какие-то обеты Всевышнему, зато знаем, что в процессе принятия закона об упразднении смертной казни она слишком настойчиво преодолевала сопротивление Сената, чтобы ее упорство объяснялось лишь страхом Божьего наказания или капризом.

В декабре 1741 года Елизавете Петровне пришлось дважды реагировать на обращения сенаторов по вопросу о казни преступников. 15-го числа сановники доложили ей о виновной в детоубийстве вдове камерира Гертруде Гоппие, по окончании суда пожелавшей принять православие. Согласно закону Анны Леопольдовны от 11 марта 1741 года, для казни обрусевших иностранцев, выбравших после суда греческое вероисповедание, требовалась санкция Кабинета министров. Поскольку 12 декабря этот властный орган был ликвидирован, право казнить или миловать данную категорию лиц принадлежало исключительно императрице. Сенат рекомендовал «по правам учинить смертную казнь». Будь царский обет реальностью, Елизавета Петровна должна была проигнорировать рекомендацию и смягчить участь преступницы. Государыня же, поручив Синоду еще раз рассмотреть дело Гертруды Гоппие, тут же аннулировала закон Анны Леопольдовны, предписав отныне, «где таковые впредь явятца, с такими поступать по уложенью и по указом». Таким образом, царица разом обрекла на встречу с палачом всех иноверцев, которым весенний акт 1741 года практически гарантировал спасение.

Второй эпизод, опровергающий предположение о царском обете, произошел 31 декабря 1741 года тоже на заседании Сената. Императрице донесли об украинце Федоре Рогачевском, осужденном на смерть, но заслуживающем снисхождения, о чем активно хлопотали малороссийские мирские и духовные чины, в том числе Генеральная войсковая канцелярия. Опять же легко предугадать решение человека, связанного клятвой перед Богом. Императрица же, прежде чем помиловать Рогачевско-го, запросила мнение Синода и справку, «по каким христианским законам оной… свободен быть имеет» {55} 55 См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 130. Д. 2199. Л. 165, 174, 174 об., 313, 318, 318 об. .

Ответы Елизаветы на сенатские запросы красноречиво свидетельствуют, что отмены смертной казни в России она добивалась вследствие личных убеждений, а не под влиянием мудрых советников или опрометчиво произнесенных клятв. Царица ясно понимала, что в данном вопросе не имеет сторонников среди приближенных и для достижения цели ей придется идти наперекор общественному мнению. Его нужно было если не изменить, то хотя бы перехитрить.

Нуждаясь во времени для изучения ситуации и поиска какой-либо точки опоры, императрица в первые дни правления вела себя крайне осторожно, стараясь соблюсти общепринятую норму суровости. Без минимальной поддержки в обществе она не осмеливалась трогать вековую традицию, предусматривавшую за многие преступления обезглавливание или повешение. Максимум, на что государыня шла, — освобождение от эшафота тех, чья участь по закону зависела от нее (например, заговорщиков группы камер-лакея Турчанинова). На прерогативы других властей, ведомственных и региональных, самодержица благоразумно не покушалась.

Утверждение, что при Елизавете Петровне в России никого не казнили, не соответствует действительности. Пока императрица не придумала, как приступить к реформе, людей, как и раньше, продолжали лишать жизни по приговору суда — впрочем, недолго. Уже в июне — июле 1743 года возникла благоприятная ситуация для нарушения правовой нормы. Но прежде, 11 февраля, императрица провела своеобразную разведку боем: из закона о проведении второй подушной ревизии «всемилостивейше повелела написанныя в том формуляре смертныя казни выключить». Возражений ни от кого не последовало. Очевидно, сенаторы не увидели в казусе ничего серьезного.

Их мнение изменилось сразу же после того, как 2 августа 1743 года дочь Петра запретила фельдмаршалу Ласси казнить солдат, уличенных в мародерстве и убийстве шведов, и предписала донести канцлеру Швеции Гилленбургу, «что Ея Императорское Величество всякия смертныя преступлении не натуралною, но политическою смертию наказывать уставила». Государыня точно рассчитала момент для атаки на традицию. Многие россияне сочувствовали осужденным соотечественникам и, естественно, приветствовали решение царицы о замене смерти членовредительством (отсечением правой руки, вырезанием ноздрей и ссылкой на каторгу). А вот сенаторов сей прецедент в сочетании с официальным заявлением монархини весьма обеспокоил, и 11 октября те постановили обратиться к ней с настоятельной рекомендацией сохранить смертную казнь, не забыв попутно напомнить о том, насколько часто прибегал к ней Петр Великий. Список подписавшихся под петицией выглядел внушительно: фельдмаршалы В. В. Долгоруков и И. Ю. Трубецкой, генералы Г. П. Чернышев, А. И. Ушаков и И. И. Бахметев, адмирал М. М. Голицын, тайные советники В. Я. Новосильцев и А. Д. Голицын.