Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Императрица идею одобрила и 24 июля 1744 года объявила хозяйство Демидова неподотчетным никому, кроме нее. К этому времени предусмотрительность Акинфия Никитича вполне оправдалась, ибо в Москву примчался Филипп Трейгер, чтобы лично известить государыню об открытии в тех же владениях Демидова первого в России золотого прииска — Змеиногорского, и стало понятно, что алтайский комплекс рано или поздно отойдет в собственность казны. Так что заводчик не прогадал, заблаговременно выторговав себе пост директора.

Впрочем, царица не торопилась забирать у именитого промышленника рудники и заводы. Чтобы убедиться, что действительный статский советник не преувеличивал ценность своих алтайских владений, 17 мая 1744 года она откомандировала туда комиссию во главе с бригадиром Андреем Венедиктовичем Беэром, директором Тульского оружейного завода. Беэр в январе — феврале 1745-го проинспектировал Барнаульский и Колывано-Воскресенский заводы, посетил Змеиногорский рудник и оформил приобретение его государством после того, как в присутствии высоких гостей Юнкганс и Христиани выплавили из породы три десятка золотников серебра и один золота. В декабре комиссия вернулась в Санкт-Петербург с образцами драгоценных металлов, экспертизу которых провела Монетная канцелярия. Тогда-то удовлетворенная результатами Елизавета Петровна и решилась на взятие алтайских заводов в казну, тем более что А. Н. Демидов в августе 1745 года скончался, а два его старших сына, Прокопий и Григорий, оспорили волю отца, завещавшего все предприятия младшему, Никите.

В марте 1746 года царица поручила Самуэлю Христиани де-факто установить государственное управление на обоих предприятиях, что тот и исполнил в августе, к зиме перепрофилировав Барнаульский завод в сереброплавильный. Официально они стали казенными 1 мая 1747 года, а А. В. Беэр их главным командиром. Заметим, будь дочь Петра легкомысленной ветреницей, Колывано-Воскресенский комплекс от приватного владельца перекочевал бы не под крыло Кабинета, а в ведение Берг-коллегии. К счастью, императрица неплохо знала, как обстоят дела в горнорудной отрасли. Руководимый из Москвы первый российский серебряный рудник под Нерчинском, да и прочие сибирские казенные заводы, железные и медные, не радовали реализацией плановых заданий. О соревновании с демидовскими металлургами там даже не мечтали.

Кто-то скажет: хозяина крепкого не имели. Если бы! Звался сей хозяин Берг-коллегия. Ее тяжелую длань чувствовали все управляющие предприятиями на местах, без одобрения сверху не смели сделать и шага, жили по инструкции. Любое экономическое вольнодумство требовалось согласовать с Москвой, где заседала Берг-коллегия. За ослушанием следовали приезд столичной комиссии и неминуемый штраф. В центральных регионах кое-как выкручивались: до Москвы-то недалеко, отлучались на недельку-другую, договаривались. Из Сибири за резолюциями не наездишься — и хлопотно, и дорого, и рискованно; проще было соблюдать инструкции.

Несомненно, пример Демидовых и иных частных промышленников показывал, чего не хватало сибирякам — автономии. К сожалению, освободить своих директоров от жесткой опеки и Берг-коллегия, и Сенат не отваживались. К тому же по обычаю, заведенному еще Петром Великим, заводы управлялись коллегиально, старшим и младшими директорами. Посему и довольствовались в среднем 14 фунтами золота и сотней пудов серебра в год, привозимыми из Нерчинска. Но если железные и медные заводы не возбранялось передавать на откуп партикулярным персонам, то в отношении добычи драгоценных металлов эти правила не действовали. Значит, без максимальной автономии было не обойтись. Однако как перестроить мышление сенатского и коллежского начальства? Экспериментом, отвечать за который будет не оно, а кто-то другой…

Колывано-Воскресенский комплекс превратился в такой экспериментальный полигон под эгидой нового хозяина — личной канцелярии императрицы. Формально завод подчинялся Кабинету, фактически обладал полной свободой, завися единственно от Елизаветы Петровны, вовсе не собиравшейся мучить главу предприятия мелочной опекой.

Хотя указ от 1 мая 1747 года в угоду общераспространенной норме и подчеркивал, что любые резолюции надо принимать коллегиально, «со общаго согласия и с подписками всех горных афицеров», негласно на встрече с Беэром царица даровала ему полную свободу действий, о чем бригадир, в том же году пожалованный в генерал-майоры, проболтался позднее своему помощнику А. И. Порошину: «Я ту речь велел написать, чтоб с [общего] согласия, а я де могу и один для того, что де мне в том государыня поверила». Диктатура Беэра до крайности возмущала младших офицеров, членов заводского управления. Жалобы на генерала одна за одной сыпались в Сенат. Трижды сановники рекомендовали царице отослать на Алтай следственную комиссию. Но Елизавета Петровна не дала сорвать эксперимент, промежуточные итоги которого подвел незадолго до ее смерти преемник И. А. Черкасова кабинет-секретарь А. В. Олсуфьев: в специальном докладе на высочайшее имя значилось, что за 12 лет автономной деятельности заводской администрации Кабинет получил из колыванских недр более 89 пудов золота и почти 2824 пуда серебра (в среднем свыше семи пудов золота и 230 пудов серебра в год), вложил в предприятие 660 тысяч рублей, а чистой прибыли получил 2 653 548 рублей 44 копейки.

Впрочем, еще до того соратники Елизаветы, убедившись в эффективности ее начинания, принялись искать достойного хозяина Нерчинскому руднику. Разрыв с традицией давался с трудом. 26 января 1756 года завод подчинили куратору — главному судье Монетной канцелярии И. Шлаттеру с правом вносить на утверждение Сената кандидатуру главного командира. Пользы от громоздкой системы не было. Признав это, 15 декабря 1760 года сенаторы выбрали, наконец, того, кому не побоялись поручить важное дело, — гвардии капитана Василия Суворова (тезку и однофамильца отца генералиссимуса). 28 мая 1761 года императрица утвердила офицера в должности главного командира Нерчинского серебряного завода {59} 59 См.: РГАДА- Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2494. Л. 85, 100–102 об., 219, 219 об.; Оп. 1/40. Д. 3067. Л. 9-25 об., 762–766, 775; Ф. 1267. Оп. 1.Д. 137. Л. 165–166; Писаренко К. А. Указ императрицы Елизаветы Петровны бригадиру А. В. Беэру (1747) // РА. Вып. 18. С. 175–183; Бородков В. Б., Коптев А. В. У истоков истории Барнаула. Барнаул, 2000. С. 240–282, 285; Коптев А. В. Алтайское серебро Демидовых // Бийский вестник. 2006. № 3–4. С. 106–117. .

К тому моменту Кабинет уже курировал несколько диковинных для России проектов, например раз-ведение устриц в Балтийском море или основание винной фактории в Венгрии. 23 ноября 1747 года Елизавета Петровна распорядилась «завесть в нашем море устерсы». Эпопея длилась семь лет. Дипломаты долго выясняли, какой из видов моллюсков скорее приживется в русских водах. Остановились на голштинских. В Дании наняли специалиста для поиска нужного грунта у берегов Лифляндии, Эстляндии и Ингерманландии. Летом 1753 года на «лоц-галиоте» датчанин Отто Фридебек проинспектировал гавани от Моонзунда и Пернова на западе до Кронштадта и Фридрихсгама на востоке. Хотя по солености воды и «слискости» земли русская акватория уступала голштинской, тем не менее специалист наметил пять подходящих точек. Но дело застопорилось из-за нежелания датчан продать России сотню бочек устриц. К весне 1755 года переговоры окончательно зашли в тупик, и в августе императрица закрыла проект.