Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Очередной караван прибыл в Пекин 27 ноября 1745 года. Его директор Герасим Кириллович Лебратовский 23 мая 1746-го легко добился от министров богдыхана дозволения Владыкину и Быкову вернуться в Россию. 6 июня караван тронулся в путь. 21 августа пересекли китайско-русскую границу у Кяхты и 6 октября добрались до Иркутска. Хотя караван и застрял на Байкале до 14 декабря, ничто не мешало директору снарядить курьера в Санкт-Петербург с сообщением о фарфоровом секрете.

Мог ли переводчик китайского трибунала ознакомиться с трактатом Танг Йинга и скопировать целиком или выборочно? Никаких данных у нас нет. Сам же Алексей Матвеевич позднее утверждал иное: мол, по приказу Лебратовского он умудрился найти мастера, согласившегося открыть секрет, после чего ученик серебряного дела из иркутского купечества Андрей Иванович Курсин изготовил фарфор, следуя полученным от китайца инструкциям. Впрочем, нельзя исключать, что признания Владыкина не более чем отговорка, вынужденная или умышленная. Ведь Лебратовский сам мечтал о лаврах первооткрывателя. Не сторговался ли он с Владыкиным: ты мне тайну, я тебе пропуск на родину? Позднее в Санкт-Петербурге шеф каравана хвастал, что заплатил три тысячи рублей за «рецепты и обрасцы обжигалным печам», и представлял Андрея Курсина и его брата Алексея своими подмастерьями.

А от Владыкина Лебратовский избавился очень просто — уступил иркутскому вице-губернатору Лоренцу (Лаврентию) Лангу (именно он в 1731 году взял с собой в Китай молодых гардемаринов, а в 1734-м выхлопотал им первый офицерский чин). Лаврентию Лаврентьевичу требовался знаток восточных языков — ожидался приезд с Камчатки японцев, в июне 1745 года подобранных на Курильской гряде русскими промысловиками, принявших православие и переправляемых в Санкт-Петербург. Пять японцев прибыли в Иркутск 15 декабря 1746 года, и Ланг назначил к ним приставом Владыкина. 20 декабря их путешествие продолжилось под охраной прапорщика и пяти солдат. 13 февраля 1747-го миновали Тобольск, 7 апреля достигли столицы.

Лебратовский с китайскими товарами, ненамного опередивший их, увидел берега Невы 30 марта, сразу же навестил Черкасова и отрекомендовал ему братьев Куренных. Кабинет-секретарь тут же отправил обоих на Невский кирпичный завод, в помощь Виноградову. А Владыкин 8 апреля, возможно, познакомился с императрицей, встречавшейся в тот день с его подопечными. Камергер Петр Иванович Шувалов проводил всех на аудиенцию. Затем Сенат подтвердил полномочия Алексея Матвеевича и расквартировал японских гостей поблизости от здания Двенадцати коллегий в доме Соловьевых, где разведчик и прожил почти год.

Между тем вокруг русского фарфора происходили удивительные события. 25 мая 1747 года хозяин одной из суконных мануфактур И. М. Дмитриев принес кабинет-секретарю Черкасову фарфоровую чашку, присланную президентом Московского магистрата Афанасием Кирилловичем Гребенщиковым с заверением, что она изготовлена его сыном по собственной технологии. Поскольку у Гребенщикова-младшего не было никаких специальных познаний в области химии и горного дела, а лишь длительный опыт работы с гжельской глиной, барон Черкасов попросил московского почт-директора Вольфганга Пестеля проинспектировать гребенщиковскую мануфактуру. Рапорт Пестеля от 18 июня подтвердил умение Ивана Гребенщикова самостоятельно производить фарфоровые вещи.

А теперь вспомним, что за два месяца до встречи Дмитриева с Черкасовым в Москве проездом останавливались Г. К. Лебратовский (с 16 по 19 марта) и А. М. Владыкин (вероятно, неделей позже). Безусловно, кто-то из них — скорее всего Владыкин, в отместку Лебратовскому — продал китайский рецепт А. К. Гребенщикову, не последнему человеку в московской властной иерархии, а тот за месяц-полтора наладил на своей мануфактуре выпуск фарфоровой посуды, благоразумно отдав лавры первооткрывателя сыну.

Конечно же Черкасов разгадал уловку Гребенщиковых. Но не они ли уведомили Ивана Антоновича о Владыкине, а кабинет-секретарь доложил о нем государыне? Так или иначе, в конце июля 1747 года Елизавета Петровна уже знала о причастности прапорщика к фарфоровому секрету и хотела привлечь его к одному уникальному эксперименту, да, похоже, решила не лишать японцев толкового переводчика. Эксперимент же проводился, судя по всему, для выявления подлинных заслуг Д. И. Виноградова: фарфоровые чашечки с Невского завода намеревались сравнить с чашечками, созданными по технологии, вывезенной из Китая Лебратовским.

Тридцатого июня 1747 года императрица велела изготовить образец на базе независимой структуры — Собственной Ее Императорского Величества Вотчинной канцелярии, возглавляемой с 1744 года Гавриилом Григорьевичем Замятиным. К нему прикомандировали Лебратовского, Андрея и Алексея Курсиных, а под фарфоровое производство отвели площади в Пулкове. Однако Курсиным не хватило квалификации. Чашечки выходили скверные. Тогда-то Елизавета Петровна и распорядилась привезти в Пулково Владыкина. Под началом Вотчинной канцелярии прапорщик состоял с 11 марта по 26 июля 1748 года. Между прочим, в 1747 году Замятнин консультировался с Алексеем Матвеевичем, и тот предупредил, что обучавшийся у него Андрей Курсин «как глянцовать и золото наводить… не знает», а пулковская глина «во оное дело неспособна, ибо в совершенную зрелость не пришла». Замятнин к мнению разведчика не прислушался — очевидно, под влиянием Лебратовского.

В 1748 году Владыкин, наконец, доказал и свою правоту, и свое мастерство. К концу мая эксперимент увенчался полным успехом. Чашечки Владыкина были настоящими фарфоровыми, сродни китайским и… виноградовским. Понимая, что Черкасов, имевший ученого бергмейстера, в нем не заинтересован, Алексей Матвеевич предложил устроить филиал фарфорового производства в Иркутске, под протекцией благоволившего к нему Ланга. 3 июня Замятнин взялся донести о том государыне. Но Владыкину не повезло — докладная легла на стол царицы в кульминационный момент русско-французского противоборства за лидерство в Европе. Корпус В. Н. Репнина спешил к Рейну на помощь австрийцам и англичанам, Москву будоражили слухи о диверсантах, в конце мая спаливших полгорода, поджигатели сожгли часть Глухова и порывались испепелить другие русские и украинские города, на Ахенском конгрессе англичане прогнулись под давлением французских дипломатов… В общем, тем летом дочери Петра Великого было не до фарфора.

А Замятнин, не дождавшись высочайшей реакции, вернул Владыкина к японцам. Лебратовского и Курсиных из канцелярии тоже отчислили. Попытка братьев пристроиться в команду Виноградова не сладилась. Черкасов в горе-мастерах не нуждался. На том и закончилась одна фарфоровая история и началась другая — о награждении по заслугам. 22 сентября 1748 года сенаторы пожаловали Владыкина в поручики «для ево оказанной к… службе ревности и прилежности» и отослали в полевые полки, стоявшие в Лифляндии. Под Ригой Алексей Матвеевич проскучал два года, после чего запросился в отставку «за ломотною и каменною болезнию». Сенат не возражал. В декабре 1750 года он вернулся на гражданское поприще в звании титулярного советника, однако мыкался без должности больше года. Только 15 января 1752 года Сенат с легкой руки Герольдмейстерской конторы, приславшей список вакансий, нашел применение его способностям — откомандировал в Оренбург, в Корчемную контору, ловить торговцев незаконными спиртными напитками.