Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Но насладиться намоленным покоем в переделкинских кущах мне так и не удалось. Все повторилось с дурной однообразностью, словно дежавю в фильме Хичкока. Феликс Кузнецов зачем-то вернул выгнанного мной Переверзина и снова сделал его директором. Это была роковая ошибка. С беженцами вообще надо быть поосторожнее! Помимо непонимания того, чем казенные деньги отличаются от личных сбережений, Переверзин еще сочинял стихи — простодушно-беспомощные. Однако по мере овладения ситуацией его самооценка росла, как бобовое зернышко в сказке, и скоро поднялась выше неба. В последний раз я с ним общался, когда он перерос Рубцова, да и на Тютчева уже смотрел сверху вниз. Первый признак клинической графомании — неспособность объективно оценить то, что сам написал. Вскоре, войдя в силу и сговор с нищими литераторами, которым были обещаны казенные дачи, Переверзин с помощью все тех же «масок-шоу» сверг Кузнецова, изгнав его из кабинета на улице Усиевича, и началась Вторая война за Литературное наследие, более долгая, изощренная и жестокая, нежели первая… Налет на мой дом, избиение Натальи — всего лишь одна из спецопераций этой войны. «Женщины-льва», наподобие покойной Казаковой, у Переверзина под рукой не оказалось, и он завел себе «мужчину-льва» — Станислава Куняева, ставшего формальным председателем Литфонда. Описывать перипетии этой свары не имеет смысла, так как она идет до сих пор с переменным успехом…

…Впрочем, зачем Бога гневить? Мы живем в Переделкине уже больше пятнадцати лет, здесь написаны и «Подземный художник», и «Грибной царь», и «Гипсовый трубач», и «Любовь в эпоху перемен», многие пьесы… Я даже снова стал здесь писать стихи, такие например:

Здесь я встретил мои юбилеи — пятидесяти- и шестидесятилетие. Сюда из роддома Алина привезла сначала Егора, потом и Любу. Здесь летом 2001 года я бросил курить: забравшийся ночью вор опустошил мою коллекцию трубок, которую я собирал много лет. Потеря так меня огорчила, что я долго не мог даже взглянуть на моих поредевших соавторов: ведь без дымящейся трубки вдохновение меня покидало. Вор оказался специалистом и упер лучшие «бриары». Дней через десять я вдруг сообразил, что отлично сочиняю и без табака: ароматный никотин мне вполне заменил хороший крепкий чай. Видимо, горе утраты сработало подобно кодированию, и я избавился от зависимости разом, хотя до этого бросал курить раз пять — и безрезультатно. Спасибо тебе, неведомый домушник! Кури на здоровье мои трубки! Итак, вроде бы все хорошо. Но скольких друзей и соратников я потерял на этих литфондовских баррикадах… Первым, кстати, оказался мой однокашник Владимир Вишневский, который по просьбе Леонида Жуховицкого, воевавшего на стороне Казаковой, подписал облыжное коллективное письмо в инстанции. Там была и какая-то обидная чепуха в мой адрес. А скольких высоких чиновников узнал я с темной стороны, в скольких людях разуверился! Да и сам, наверное, многих разочаровал… Вот пишу про это и думаю: зачем? Прочтет нормальный книголюб и огорчится: «Вот, оказывается, чем писатели занимаются в свободное от создания шедевров время! Ай-ай-ай…» Ну и пусть знает. Да, садовники не только розы подрезают, но и навоз в тачках возят…»

Вернемся к поляковской прозе. Вот что писал Андрей Рудалев о «Подземном художнике» и семейных историях от Полякова в статье «Человек горизонтальный», опубликованной в журнале «Аврора»:

«Герои Полякова раздваиваются между обычной тихой семейной жизнью, которая ведет к медленному затуханию, притуплению сил, где всевластвует привычка, и наркотическим дурманом разврата, пробуждающим к новой сладостно-иллюзорной жизни, к буйству страстей. И пусть этот дурман гибелен, но притягателен, восхитителен и заманчив.

В героине повести «Подземный художник» Лиде Зольниковой обитали две внутренние женщины: Оторва и Благонамеренная Дама, говорившая языком мамы-учительницы, женщины «собранной и правильной». Каждая из них по-своему оценивала ситуацию и давала свой совет, часто вступая друг с другом в спор.

Или вот классическое раздвоение женатого мужчины между любовницей и супругой в «Возвращении блудного мужа»: «неистово-постельной там и уютно-кухонной здесь». До поры это даже доставляет удовольствие, но со временем возникает необходимость выбора, и ты понимаешь, что в годы тихой семейной идиллии «мужской интерес томился и чах». Пора на волю, на охоту, вспарить в небо орлом и начать питаться свежим мясом, а не «сухим гранулированным кормом». Жизнь приобретает новый импульс, в ней появляется возбуждающая на деятельность интрига. Первая близость с Ингой и «острое любовное помешательство» трансформировались в «неизлечимую хронику». При том, что в трактовке, которая превалирует в сборнике, разврат более нравственен, чем обман чувств и жизнь по инерции годами в семье. «Блудный муж» Калязин попал на передачу «Семейные катастрофы», где разыгрывался спектакль слез, истерик и эмоций на тему «Я ушел от жены…». Именно здесь промелькнула реплика о нравственности, когда актер, изображавший бросившего семью мужа, сказал, что «жить с женщиной, которую не любишь, безнравственно…».

Этот правдоподобно сыгранный спектакль и отправил Калязина домой, к «запаху одного жилища», к словам жены: «Наблудился?» — и осознанию того, что простит. Освежились воспоминания, на какой-то момент вернулись прежние чувства, возникла ностальгия по ушедшему времени, духу, аромату прошлого. Ну а блуд? Это временная хандра, слабость от двухнедельного заболевания гриппом или ОРЗ, не более».

14 сентября 2003 года Юрий Михайлович стал дедушкой: в семье Алины родился мальчик, которого назвали Егором — собственно, в честь дедушки, ибо Юрий, Егор и Георгий суть имена одного корня. А 8 декабря следующего года Алина родила еще и дочку, которую назвала в честь бабушки Любовью.

В 2003-м «Замыслил я побег…» был признан в Китае лучшим переводным романом, а в России режиссер Мурад Ибрагимбеков поставил по нему восьмисерийный фильм. Вышел фильм по «Козленку…», снятый режиссерами Мозгалевским и Нахабцевым, была экранизирована «Парижская любовь…» режиссером Константином Одеговым. Сам Юрий Поляков стал в том году «Человеком года» по версии Русского биографического института. А в последнем, декабрьском номере «ЛГ» был опубликован фрагмент нового романа «Грибной царь».