Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Человек выходит из театра. Он погружен в себя, какие-то диалоги еще звучат в нем, он весь во власти переживаний. Он выходит из зала обогащенным и возвышенным, потому что к нему отнеслись с уважением, потому что он увидел и понял, что его мнением дорожат, считаются с ним, увлечены его душевным богатством, к нему обращены мысль и чувства создателей спектакля. Этим всегда дорожил русский театр. Будем же благодарны ему. А драматургу Юрию Полякову скажем: «Да здравствует ваш талант, высокий дар, богатство русского Слова!».

Простые ответы на сложные вопросы не всегда и не всех устраивают. К тому же люди в эпоху перемен меняются слишком скоро и бесповоротно, да и, будучи школьниками, герои «Одноклассницы», вместе со всей страной, уже переживали ломку устоев, подспудно проходившую еще с 1960-х. Но на то она и пьеса, чтобы что-то утрировать, а что-то — преувеличивать, фокусируя внимание зрителя на том, что представляется автору самым важным. Кто-то из критиков попрекнул драматурга Полякова, что практически в каждой пьесе среди главных персонажей у него непременно найдется «олигарх». (О женщинах-красавицах говорить не будем, куда же без них!) Но ведь и во времена Александра Островского не каждому встречались в жизни богатые купцы-самодуры, тем не менее драматург считал необходимым выводить на сцену этот тип, ведь общество остро реагировало на этих людей — и они играли в нем заметную роль. Как мы помним из истории, один такой человек исключительной предприимчивости чуть Волгу в среднем течении не купил, и помешал ему совершить сделку не губернатор или министр, а какой-то слишком въедливый мелкий служащий. Вот и для нынешних поколений внезапно — словно действительно из ниоткуда — возникшие миллионщики со всем набором их отнюдь не джентльменских качеств — это проблема, которую решить нельзя, можно только изжить. И то, что в стране в последние годы стали возникать различные благотворительные фонды и организации, ее остроты не снимает. Потому что недра и, в целом, богатства огромной страны оказались в руках у кучки не всегда рачительных и щедрых только при покупке замков и яхт толстосумов. Потому что им свойственно презрительное отношение к труду и человеку труда, потому что и в наше время людям платят серую зарплату, обделяя и самих работающих, и Пенсионный фонд, и госказну. Да и труд соотечественников, в разы более интенсивный и отнюдь не гарантирующий благополучной старости, посвящен уже не благу родины, как когда-то, а благополучию хозяина и его семьи. Почувствуйте разницу.

Пусть схематично — насколько это возможно в рамках пьесы — драматург Поляков показывает нам, как расслоилось общество, заостряя наше внимание на «старой» русской — а на самом деле советской — интеллигенции, которой сложнее всего подстраиваться под новую жизнь. Автор сознает, что это — уходящая натура, а ей на смену идет поколение, не знающее той, прежней жизни и готовое верить любым мифам о русской истории вообще и о советской власти в частности. Одних сериалов с пугающей правдой про то время сколько наснимали — не пересмотреть. И в наше бескнижное время они вполне могут утвердить в сознании современников всю эту кривду как истину.

Чем более расшифровывают театральные критики свои претензии к драматургу Юрию Полякову, тем понятнее становится, что адресуются они не совсем к автору, точнее совсем не к нему. Так, Марина Токарева в «Новой газете» в статье под саркастическим заголовком «Спаситель сцены» свои претензии перечислила: жизнь в пьесах Полякова показана «плоская, густо бытовая, якобы комедийная» (первичные признаки сатиры, разве нет?), в то время как «у сатиры есть свойство подниматься над материалом, а не топить в нем зрителя» (вспомним хотя бы «Баню» Маяковского или «Зойкину квартиру» Булгакова, там ведь зритель просто парит над сценой), а здесь «не характеры — пародии, схожие друг с другом, как близнецы. И с кем спасать русскую цивилизацию — вот с этими обмылками режима?..» (Это уже, конечно, на совести критика, потому что «обмылки» — это наши современники, то есть мы с вами, а некоторые черты в характерах персонажей утрированы намеренно, чтобы у нас был повод посмеяться над собой.)

Валерий Печейкин в «Театрале» многое припомнил Полякову («это высмеивание священнослужителей, похабщина… никто из героев не состоит в счастливом гетеросексуальном браке, то есть налицо дискредитация традиционной семьи. И так далее», — язвил эксперт по поводу все того же спектакля «Одноклассники», который привезли на «Смотрины» из Казахстана), но главным — и признаться, неожиданным — упреком было то, что драматург, по его мнению, «перестал обновлять свой словарь… Его ухо не слышит того, что происходит сейчас с речью… Автор явно даже не гуглит, что происходит с языком». Интересно, сам-то уважаемый эксперт себя слышит? Или он считает, что герои на сцене должны изъясняться так же, как в обычной жизни? И что только «погуглив», человек может считать свою речь образцово современной? Стоит обратить внимание на тот факт, что несмотря на серьезные изменения, случившиеся в языке за 150–100—50 лет, сценическую речь героев Гоголя, Островского, Чехова, Горького, Булгакова, Эрдмана, Розова, Зорина, Володина, Вампилова мы воспринимаем без усилий, понимая все оттенки смыслов. Видимо, все дело в том, что истинный драматург обладает способностью, по выражению Полякова, «вербальным средним ухом» вылавливать из постоянно обновляющегося живого языка именно то, что останется в нем если не навсегда, то надолго, создавая, помимо прочего, языковую картину своей эпохи. И насколько точен его вербальный слух, покажет время. Например, многие «новодрамовские» пьесы конца 1990-х сегодня прочно забыты, а сочиненная тогда же комедия Полякова «Левая грудь Афродиты» сегодня переживает второе рождение.

Следует заметить, что пристального внимания столичной критики Поляков удостоился только в связи с театральным фестивалем «Смотрины» — первого за 30 лет авторского фестиваля в России, посвященного ныне здравствующему драматургу.

Как видим, претензии у критиков к драматургу Полякову встречаются самые неожиданные. Его упрекнули даже в том, что в новой сатирической пьесе «Чемоданчик» он вдоволь посмеялся над теми же новодрамовцами. Казалось бы, что в том такого? Разве не принято было в литературе подобным образом сводить счеты с идейно-эстетическими противниками (вспомним все того же Булгакова, к примеру)? Неискушенный зритель посмеется, если смешно, искушенный — понимающе усмехнется: мол, знаем, Юрий Михайлович, кого имеете в виду. И только оказавшийся не в своей тарелке критик станет пенять автору за «цветы зла»: на этом сатирическом газоне они, видите ли, неуместны.