Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Интересно, что во многом о том же, только в совершенно иной, отрицательной тональности, сказал, посмотрев спектакль, Григорий Заславский. Назвав пьесу «немудреной историей» и признавшись, что прочесть ее всю ему не довелось, Заславский тем не менее с досадой констатировал расхождения с авторским текстом, упростившие пьесу и сгладившие ее остроту, или, как сказал бы сам драматург, «сердитость». Недовольный критик более всего сосредоточился на режиссуре спектакля и актерской игре, посетовав, что нельзя из спектакля в спектакль выезжать на одних и тех же набивших оскомину приемах. Заславский упрекнул автора в том, что тот «стал главным официальным драматургом нашей эпохи», видимо, давая понять, что Поляков занял это место не по заслугам, был на него чуть ли не назначен. Интересно, кем и каким образом, если его драматургия никогда не была отмечена ни одной государственной или полугосударственной премией, а правительственная «Российская газета», столь внимательная к «новой драме», словом не обмолвилась ни об одной его громкой премьере, даже в столичных академических театрах.

Да и кто водил рукой Полякова, когда он писал свои пьесы? Ведь именно по этому итогу кто-то готов признать его «официальным драматургом», а не наоборот. «При этом сам он полагает, — продолжает известный критик, — что пишет острую политическую сатиру. Несколько по другому поводу в начале прошлого века известный тогда политик Павел Милюков заметил различие между оппозицией его величеству и оппозицией его величества». Любопытно, что пишет это человек, не находящийся в подполье или эмиграции, но вошедший во все экспертные советы Минкульта, ведущий передачу «Культпросвет» на канале «Мир», официальном органе Комитета по культуре стран СНГ, и недавно возглавивший главный театральный вуз страны.

Тем временем «Чемоданчик» пошел по стране. Вот странички из дневника Юрия Полякова:

«03.04.2015… 31-го приехали поездом в Ростов-на-Дону на премьеру «Чемоданчика». Большой драматический театр имени Горького — это огромное здание в виде трактора, шедевр советского конструктивизма 1930-х годов. Зал, под тысячу мест, был полон. Когда Пудин, всегда казавшийся мне сверхосторожным чиновником (он был личным помощником покойной Швецовой), выбрал для постановки «Чемоданчик», я удивился. Удивился я и когда он пригласил на постановку С. Яшина — бывшего худрука Театра имени Гоголя. Тот два раза собирался меня ставить. В начале 90-х — «Парижскую любовь», а в нулевые — «Халам-бунду». Мы ударяли по рукам, но потом выяснялось, что ставит он в очередной раз Т. Уильямса, которого любил со всей пламенностью. Когда Яшина стали снимать, освобождая площадку для более перспективного «первопроходца» Серебренникова, мне позвонил Андрей Яхонтов и сказал, что «за Сережу надо заступиться». Я ответил: «Пусть за него заступится Теннесси Уильямс!»

А. Пудин, оказавшийся креативным и системным руководителем, увидев готовый первый акт, сказал Яшину, что «прерывает эту беременность», и вызвал из Иркутска Ген. Шапошникова, поставившего там «Халам-бунду» — блестящий спектакль. И тот, поменяв актеров, поставил «Чемоданчик» с нуля за десять дней. Пудин придумал кордебалет из тараканов, очень смешной. Сам драматург, он чувствует сцену. Спектакль вышел отличный. Зал заходился от хохота. Хорош, даже в чем-то лучше Добронравова, капитан Стороженко. Просто уморителен Суперштейн. Кстати, актер Гайдамак играл у Шапошникова Мелехова. Узнать его невозможно. Поразительно талантлив! Не хуже Е. Миронова, даже лучше, но до Москвы вряд ли долетит: нет реактивного двигателя. В перерыве подходили ко мне зрители и спрашивали, не боюсь ли я так критиковать власть. И правда ли, что спектакль закроют? После долгих оваций отметили премьеру пивом с раками.

2-го съездили в Таганрог, где я никогда не был. Посетили огромный Музей Чехова. Шел по экспозиции и думал, что надо было сделать иначе в моей жизни, как ее прожить, чтобы «выписаться» в Чехова? Наверное, ничего… Все зависит от полученного от Бога таланта, который, как дерево с мощными корнями, добудет соки из самой скудной жизненной почвы…

Вечером был второй спектакль. Снова полный зал. Актеры работали более слаженно, держали паузы, не просыпали реплики, не наезжали на аплодисменты, вспомнили забытые вечор реплики и репризы. Среди зрителей прошел слух, что это — последний спектакль: уже пришло распоряжение — закрыть. Я успокаивал, мол, в Москве же не закрыли! Потом ужинали с актерами. Каждому подарил «Чемоданчик» с дарственной надписью…»

Завершая разговор о драматургии Юрия Полякова, хотелось бы процитировать его программную статью, касающуюся процессов, происходящих в современной культуре, опубликованную в «ЛГ» в 2015 году и имевшую большой резонанс.

Становлюсь «историческим» человеком. Не успели утихнуть страсти по «детектору патриотизма», о необходимости которого я образно обмолвился в эфире, как грянула история с худсоветами. И на меня вновь ощерился отечественный Либерафан — извечный враг Левиафана. Либерафан, кстати, вовсе не золотая рыбка, исполняющая общечеловеческие желания, а тоже чудище «обло, озорно, стозевно»: за нашу и вашу свободу в клочья порвет.

Дело было так. Общественная палата затеяла круглый стол «Театр и общество», навеянный, конечно, скандалом с новосибирским «Тангейзером». Выступая там, я, помимо прочего, вспомнив о пользе советских худсоветов, предложил создать при Министерстве культуры «конфликтный худсовет» — КХС. Что-то вроде МЧС, но только в сфере искусства. У вас беда? Тогда мы летим к вам. Или идем, если беда, скажем, в Московском драматическом театре имени Станиславского, измученном электричеством. Всероссийской свары в Новосибирске можно было избежать, если бы вовремя вмешалась группа товарищей, «неглупых и чутких», представляющих разные «тренды» отечественной культуры, но озабоченных ее процветанием. Однако помощь пришла поздно, да еще в виде православных протестантов, и Москва стала прирастать Сибирью. Вот уже и свиная голова опасно улыбается на пороге МХТ имени Чехова, предостерегая Олега Табакова, что из доставшейся ему половины Художественного театра не следует устраивать кунсткамеру с заспиртованными богомолами.

И вот, едва я заговорил о худсоветах, поднялся шум. Реакция была такая, словно я предложил прилепить на грудь нашему двуглавому орлу серп и молот. Не меньше! Гнев изрыгали и театральные брехтазавры, хранящие на заслуженной чешуе рваные раны от проклятого совка. Сердилась и СМИ-шная молодь, для которой перестройка — кумачовая древность. Почему такая реакция? Какой плавник коллективного Либерафана я ненароком задел? Давайте разбираться. И начнем с «Тангейзера». Всем хочется придумать что-то новое. Кулибин, например изобретал. Кулябин изголяется. Сам признался в интервью: взыскуя славы и просчитывая будущий эпатаж, он колебался между Холокостом и Христианством. Выбрав второе, режиссер не ошибся, в противном случае, не доводя дело до премьеры, его просто тихо смахнули бы в творческое небытие, как таракана, забежавшего на праздничный стол. Режиссера лишить профессии гораздо легче, чем, например, писателя или живописца. Он без театра как генерал без рядовых. Постановщику для самовыражения нужно слишком много, прежде всего — деньги. А деньги в России дает государство и режиссерам, и олигархам.