Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Однако именно этим самостояньем, помимо замечательного таланта, объясняется долговечность читательского и зрительского успеха Булгакова. Литератор гуляющий на поводке у власти, оппозиции или влекомый запахом сыра в премиальной мышеловке, устаревает так же быстро, как лозунг вчерашних выборов. Именно внутренняя свобода так бесила его собратьев по перу и его неистовых зоилов, недоумевавших, куда же смотрит ОГПУ. Между прочим, Г. П. Ухов — один из его псевдонимов. Улавливаете? Как говорится, наш ответ Киршону. Нынешним критикам, обслуживающим теперешнюю «Акустическую комиссию», чаще надо бы заглядывать в педантично составленный памятливым Михаилом Афанасьевичем список его хулителей и очернителей: Авербах, Алперс, Бачелис, Безыменский, Билль-Белоцерковский, Блюм, Вишневский, Киршон, Лелевич, Машбиц-Веров, Орлинский, Пельше, Пикель, Рубинштейн, Циновский и т. д. Желаете, господа, остаться в истории отечественной словесности таким же образом? Нет? Уже остались. Кстати, составитель одной из последних биографий Булгакова поостерегся включать приведенный список в свою объемистую книгу. С чего бы это?

Нет, язвительный автор «Собачьего сердца» совсем неслучайно придумал для контрольно-указующих органов и ватаг кличку «Акустическая комиссия», ибо замалчивание тоже есть вид запрета. «Акустика», точнее сиюминутный резонанс — результат того, что сейчас мы называем «пиаром» и «манипуляцией общественным сознанием». Но искусственная акустика недолговечна, ее результат рассасывается порой еще до того, как очередной «любитель домашних птиц» Семплеяров вылетит из кресла. Записные акустики, сидевшие не столько в ЦК и ОГПУ, сколько в Союзе писателей, замалчивали мастера почти полвека. И что? Вы давно были на премьере Билль-Белоцерковского или перечитывали на ночь Безыменского? А ведь они «классики» той эпохи! Любимцы «Акустической комиссии». Лауреаты всех степеней. Кавалеры всего, что висит. И где они теперь? Зато латунские поголовно стали булгаковедами и пишут биографии мастера.

Шел я недавно по Тверской улице мимо «электротеатра «Станиславский» и вспомнил вдруг, что когда-то здесь, в Московском драматическом театре имени Станиславского, впервые увидел «Дни Турбиных» в постановке Михаила Яншина с Евгением Леоновым в роли Лариосика. Великий был спектакль! И такая мрачная символика… Ведь именно «электротеатру» насмерть противостоял драматург и режиссер Михаил Булгаков, Нет, я не о синематографе, боже упаси. Я о той выдуманной сценической новизне, что горит не живым одухотворенным светом, а лишь рябит да прыгает в глазах, точно голые бояре на трапеции. Эта новизна словно подключена к тарахтящей «динамо-машине», снабжающей дурной энергией очередной окончательный эксперимент над искусством и здравым смыслом.

Не огорчайтесь, Михаил Афанасьевич, и этот «электротеатр» ненадолго.

Осенью 2007 года Поляков перешел из «Росмэна» в издательство «АСТ»: сотрудничество с благополучным детским издательством, выпускающим заодно взрослую литературу, оказалось в целом удачным, но не вполне. Тиражи поляковских сочинений пусть и выросли — особенно за счет новинок и суперуспешного романа «Грибной царь», — но все же не стали массовыми, в то время как рыночный потенциал у книг Юрия Полякова оставался велик. Впрочем, появился у него и некий новый опыт — в «Росмэне» вышел первый сборник его афоризмов «Слово за слово. Карманный цитатник от Юрия Полякова» — и книгу пришлось дважды допечатывать, так как тиражи в магазинах буквально разлетались.

Издательство «АСТ», куда перешел Поляков, а точнее, его «дочка» — издательство «Астрель» было в ту пору одним из ведущих, а по некоторым показателям — крупнейшим в России. Юрия Полякова там не просто знали, но относились к нему с почтением и считали большой удачей заполучить произведения этого автора в свой издательский портфель. Более того, «АСТ» поборолось за автора с другим крупным издательством — «Эксмо» — и победило, сделав писателю предложение, от которого он не смог отказаться.

Уже в начале 2008 года в «АСТ» — «Астрели» вышли все его произведения в персональной, оригинально оформленной серии «Геометрия любви», получившей такое название по одноименному эссе, написанному к сборнику «Треугольная жизнь», куда вошли романы «Замыслил я побег…», «Грибной царь» и повесть «Возвращение блудного мужа». В этом эссе мы находим и такое любопытное самонаблюдение:

«Никогда не думал, что стану автором «мужских» романов, интересных, впрочем, также и женщинам. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что членение литературы по половому признаку — нелепость. Однако, как писали в советских учебниках, «художественная реальность часто оказывается шире замысла автора». И вот как-то раз, вскоре после того, как моя семейная сага «Замыслил я побег…» увидела свет, произошел занятный эпизод. Во время пафосного юбилейного мероприятия один из руководителей нашего государства, удивив охрану, изменил направление торжественного движения, решительно направился ко мне, отвел в сторону и тихо сказал:

— А знаете, вы в «Побеге» прямо-таки про меня написали!

Потом он внимательно посмотрел мне в глаза, давая понять, что сообщенная информация совершенно секретная и разглашению не подлежит, вернулся к своим квадратным телохранителям и ушел рулить страной.

Впоследствии я неоднократно слышал подобные признания от своих чиновных и бесчинных читателей, и это навело меня на мысль, что в душе даже самого образцового семьянина таится брачный беглец. А один мой давний приятель сказал даже так:

— Ты, Поляков, сдал нас, мужиков, с потрохами!

Кстати, это выражение — «сдал» — преследует меня чуть ли не с самого начала моей литературной работы. Сначала я «сдал» в повести «ЧП районного масштаба» (1985) комсомол. Потом в повести «Сто дней до приказа» (1987) — армию. Затем в «Апофегее» (1989) — партию. Далее в «Демгородке» (1993) — демократию. Позже в романе «Козленок в молоке» (1995) — писательское сообщество. И вот, наконец, сочинив «Замыслил я побег…», сдал мужиков как таковых…

Сначала это выражение меня немного задевало, как и то, что критика успех каждой моей новой вещи неизменно объясняла «конъюнктурой». Но если это конъюнктура, то, согласитесь, какая-то мистическая и от воли автора явно не зависящая. Скорее всего, тут другое: важнейшей составляющей частью художественного дара является интуитивное умение совпасть с главной болью своего времени. Деятели, такой способностью не обладающие, всегда будут барахтаться или в патоке официоза, или в нечистотах вечного сопротивления.

Со временем я понял и еще одну вещь: критики часто мстят писателям за то, что настоящая литература ходит совсем не теми стежками-дорожками, которые намечают для нее теоретики художественного процесса. Вот ведь и постмодернизму отводилась роль главной творческой магистрали, или, как выражаются продвинутые критики, «мейнстрима». А вышло что-то вроде тропки к дачному сортиру. Литератор, добившийся у публики успеха, не запланированного и не предсказанного критикой, непременно будет обвинен в конъюнктуре, даже если изложит свой новый замысел с помощью индейского узелкового письма. Да и леший с ними: критики по сути своей очень напоминают (за редким исключением) лакеев, допивающих из хозяйских бокалов, но воображающих себя при этом дегустаторами, а то и виноделами.