Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

До этой встречи я неоднократно слышал выступления Миттерана на международных форумах. Его называли «сфинксом», он был одним из самых авторитетных и влиятельных политиков Европы. Свыше тридцати лет Миттеран принадлежал к европейской политической элите, начиная с 1965 года, когда он стал лидером Федерации демократических и социалистических левых сил Франции. В июне 1971 года Миттерана избрали генеральным секретарем Французской социалистической партии.

В первом туре президентских выборов во Франции в мае 1974 года он занял первое место, получив 43,3 процента голосов. Во втором туре его всего на 1,34 процента обошел Жискар д’Эстен. Затем последовали долгие семь лет ожидания, напряженной работы по развитию организационной структуры партии, созданию коалиций. Весной 1981 года Франсуа Миттеран победил на президентских выборах во Франции. Спустя семь лет, в 1988 году, избиратели повторно подтвердили его президентские полномочия.

Но тогда, в 1990-м, в кабинете господина Ведрина, я увидел перед собой физически ослабевшего человека. Его глаза показались мне бесконечно усталыми. Но в них читалась глубочайшая мудрость. Чувствовалось, что за плечами у этого человека колоссальный опыт.

Не могу не высказать преклонения перед железной волей Франсуа Миттерана. Уже после его кончины мир узнал, что все четырнадцать лет президентства он был неизлечимо болен. Онкологическое заболевание год за годом подтачивало и разрушало его организм. Но ни разу никто, на уровне глав государств, не мог подметить, что французский президент подавлен, немощен и едва ли не на крайнем пределе физических сил несет тяжелую государственную ношу.

Для внешнего мира Верховный Совет становился символом публичной политики. Работа на посту председателя Комитета Верховного Совета по международным делам, по мере того как я в нее углублялся, требовала все больше и больше времени. Но выполнение обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС, учитывая резко осложнившуюся политическую ситуацию в стране, было не менее важным. Откровенно говоря, сосредоточиться сразу на двух направлениях было крайне трудно. Я работал с предельным напряжением сил. Постоянно недосыпал. Чувствовал нервные перегрузки. Времена были сложные. Сомневался – надо ли поднимать этот вопрос. Но в конце концов сказал об этом Горбачеву.

Ответ был приблизительно таким: «Потрудись как следует над проектом программы КПСС, а когда поможешь мне довести ее до ума, обещаю, что на ближайшем съезде твоя просьба о работе только в Верховном Совете или на другом направлении внешней политики будет рассмотрена».

Между тем проект новой программы предполагал значительное обновление функций центрального аппарата и руководящих органов партии. Им оставалась работа по связям с региональными организациями, по тактике реализации программных принципов. Но осуществление партийной политики должен был брать на себя уже не аппарат, а партийцы, работающие за его пределами. Прежде всего в парламенте, через публичную политическую и законодательную деятельность. Это был существенный момент, который мы наряду с другими, не менее важными целями связывали с новой стратегией. Очень жаль, что события августа 1991 года не позволили перевести ее в практическое русло.

Страну, великую державу, можно было сохранить. Дезинтеграция произошла главным образом из-за личных несовместимых качеств Горбачева и Ельцина. Была допущена ошибка принципиального характера – вместо опоры на массовые организации в обновлении страны ставка была сделана на президентские, часто искусственно, наспех созданные структуры. Ранний Ельцин вел себя не просто оппозиционно, но враждебно по отношению к союзному руководству. Были упущены возможности создания действительно федеративного государства с опорой на общие экономические, социальные и гуманитарные возможности. Об этом подробнее скажу ниже.

Секретарем Центрального Комитета КПСС по идеологии и членом Политбюро я был избран 14 июля 1990 года. Это произошло на Пленуме ЦК, сразу после XXVIII съезда партии.

Как сейчас помню просторный кремлевский Мраморный зал, где обычно проходили партийные пленумы. После избрания я, согласно регламенту, занял место за столом президиума, где уже находились Горбачев, Ивашко и другие члены нового секретариата ЦК. Отсюда увидел сидевших внизу, в первом ряду зала, главу правительства Николая Рыжкова, председателя КГБ Владимира Крючкова, министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Сохраняя свои государственные посты, они оставались членами Центрального Комитета, но уже не входили в Политбюро. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал необъяснимость происшедшей рокировки. Почему руководители столь высокого ранга сидят в зале?

Представить такое всего лишь пять-шесть лет назад, когда положение партии казалось незыблемым, было бы просто невозможно.

Теперь дело обстояло иначе.

Высокое положение в партийных структурах не сулило спокойной жизни. Предстояло постоянное участие в политической борьбе, не исключавшее жесткой конфронтации с оппонентами, интенсивная работа по их интеллектуальному опережению. КПСС нуждалась в новациях: в идеологии, стратегии, повседневной тактике. Без этого, как было совершенно ясно, отставание от стремительного потока событий стало бы катастрофическим. Я понимал, что меня бросили на самое трудное направление партийной работы. Успехи реформ напрямую зависели от морального состояния общества. Надо было серьезно обновлять традиционные методы партийной пропаганды, постоянно держать в поле зрения голос оппозиции. И при этом действовать сразу на двух фронтах: отбивать атаки левых популистов и одновременно защищать партию от нападок справа.

Перед съездом я и предположить не мог, что займу столь ответственный пост. Все началось с того, что партийная организация Северной Осетии избрала меня делегатом. Это соответствовало моему статусу члена Президиума Верховного Совета СССР. Но настроение было, я бы сказал, «вопросительным». Работа в Верховном Совете позволила увидеть несогласованность действий в политических верхах. Какие решения будут приняты на партийном форуме?

На съезде остро критиковали предыдущий состав Политбюро и секретариата ЦК. Делегаты, как бы разом позабывшие о нормах партийной этики, делали то, что многие годы было не принято: публично излагали собственные взгляды на происходящее в стране, не особенно считаясь с тем, как это соотносится с «генеральной линией». Впрочем, такой «линии» фактически уже не существовало.

Много и подробно говорили о срывах в идеологической и пропагандистской работе. Меня все это тоже очень волновало. Но мысль о том, чтобы стать секретарем по идеологии, ни разу не пришла мне в голову.