Лев Троцкий - Туда и обратно

Может быть, нам позволено будет, в дополнение к этим данным, привести немножко статистики из собственного прошлого. В первый раз автор этих строк, арестованный в январе 1898 г., после десятимесячной деятельности в рабочих кружках г. Николаева, просидел 2 и 1/2 года в тюрьме и бежал из ссылки, отбыв предварительно 2 года из своего четырёхлетнего срока. Второй раз автор был арестован 3-го декабря 1905 г., как член петербургского Совета Рабочих Депутатов. Совет существовал 50 дней. Осужденные по делу Совета просидели в общем в тюрьме 400 дней, после чего были препровождены в Обдорск на «вечное поселение»…

Каждый русский социал-демократ, проработавший в партии лет 10, даст о себе приблизительно такие же сведения.

Существующая у нас после 17-го октября государственная неразбериха, которую готский альманах [13] Готский альманах (Almanach de Gotha) – самый авторитетный справочник по генеалогии европейской аристократии, ежегодно издававшийся на немецком и французском языках в 1763–1944 годах в городе Гота, герцогство Саксен-Кобург-Гота. (прим. ред.) с бессознательным юмором юридического педантизма характеризует как конституционную монархию при самодержавном царе, ничего не изменила в нашем положении, этот строй не мирится с нами, даже временно, потому что он органически не вмещает сознательной жизнедеятельности народных масс. Простаки и лицемеры, которые призывают нас встать на почву права, похожи на Марию-Антуанетту, которая рекомендовала голодающим крестьянам есть бриошь! Подумаешь, что мы страдаем каким-то недугом органического отвращения к бриоши! Подумаешь, что наши лёгкие заражены непобедимым влечением к атмосфере одиночных пещер Петропавловской крепости! Подумаешь, что мы не хотели бы или не сумели бы дать другое применение этим бесконечно долгим часам, которые тюремщик вырывает из нашей жизни!

Мы так же мало влюблены в наше подполье, как утопленник – в морское дно. Но у нас так же мало выбора, – скажем прямо, – как и у абсолютизма. Ясное сознание этого позволяет нам оставаться оптимистами даже в те минуты, когда подполье с зловещей беспощадностью стягивает кольцом нашу шею. Оно не задушит нас, мы в этом уверены! Мы переживём всех! Когда истлеют кости тех великих дел, которые теперь делаются князьями земли, их слугами и слугами их слуг, когда нельзя будет разыскать могилы, в которой будут похоронены многие нынешние партии со всеми своими деяниями, – тогда дело, которому мы служим, будет владеть миром, тогда наша партия, задыхающаяся ныне в подполье, растворится в человечестве, которое впервые овладеет собственной судьбой.

Вся история – это огромная машина на службе наших идеалов. Она работает варварски медленно, с бесчувственной жестокостью, но она делает своё дело. Мы уверены в ней. И только в те минуты, когда её прожорливый механизм поглощает в качестве топлива живую кровь наших сердец, нам хочется крикнуть ей изо всех сил:

– Что делаешь, делай скорее!

Вот уже часа два-три, как мы в пересыльной тюрьме. Признаюсь, я с нервным беспокойством расставался со своей камерой в «предварилке». Я так привык к этой маленькой каюте, в которой была полная возможность работать. В пересыльной, как мы знали, нас должны поместить в общую камеру, – что может быть утомительнее этого? А далее столь знакомая мне грязь, суматоха и бестолковщина этапного пути. Кто знает, сколько времени пройдет, пока мы доедем до места? И кто предскажет, когда мы вернёмся обратно? Не лучше ли было бы по-прежнему сидеть в № 462, читать, писать и – ждать?.. Для меня, как вы знаете, большой нравственный подвиг – переселиться с квартиры на квартиру. А переезд из тюрьмы в тюрьму стократ мучительнее. Новая администрация, новые трения, новые усилия, направленные на то, чтоб создать не слишком безобразные отношения. Впереди же предстоит непрерывная смена начальственных фигур, начиная с администрации петербургской пересыльной тюрьмы и кончая стражником сибирского села на месте ссылки. Я уже проделывал однажды этот курс и теперь без особенного вкуса приступаю к его повторению.

Нас перевезли сюда сегодня внезапно, без предупреждения. В приёмной заставили переодеться в арестантское платье. Мы проделали эту процедуру с любопытством школьников. Было интересно видеть друг друга в серых брюках, сером армяке и серой шапке. Классического туза на спине, однако, нет. Нам разрешили сохранить своё бельё и свою обувь. Большой взбудораженной компанией мы ввалились в наших новых нарядах в камеру…

Отношение к нам здешней администрации, вопреки дурным слухам о «пересылке», оказалось весьма приличным, в некоторых отношениях даже предупредительным. Есть основания предполагать, что тут не обошлось без специальных инструкций: наблюдать зорко, но инцидентов не создавать!

Самый день отъезда по-прежнему окружают величайшей таинственностью: очевидно, боятся демонстраций и попыток насильственного освобождения в пути.

Пишу вам на ходу поезда… Теперь часов 9 утра.

Нас разбудил сегодня ночью в половине четвертого старший надзиратель – большинство из нас едва успело улечься, увлечённые шахматной игрой, – и заявил, что в шесть часов нас отправляют. Мы так долго ждали отправки, что час отъезда поразил нас своей… неожиданностью.

Дальше всё, как следует. Спеша и путаясь, мы уложили вещи. Затем спустились в приёмную, куда привели и женщин с детьми. Здесь нас принял конвой и спешно осмотрел вещи. Сонный помощник сдал офицеру наши деньги. Затем нас усадили в арестантские кареты и под усиленным конвоем доставили на Николаевский вокзал. Замечательно, что наш конвой сегодня экстренно прибыл из Москвы: очевидно, на петербургский не полагались. Офицер при приёме был очень любезен, но на все запросы с нашей стороны отзывался полным неведением. Он заявил, что нами заведует жандармский полковник, который отдаёт все распоряжения. Ему же, офицеру, приказано нас доставить на вокзал – и только. Возможно, конечно, что это простая дипломатия с его стороны.

Вот уже с час, как мы едем, и до сих пор не знаем – на Москву или на Вологду. Солдаты тоже не знают, – эти уже действительно не знают.

Вагон у нас отдельный, третьего класса, хороший, для каждого спальное место. Для вещей – тоже специальный вагон, в котором, по словам конвойных, помещаются десять сопровождающих нас жандармов под командой полковника. Мы разместились с чувством людей, которым безразлично, каким путем их везут: всё равно привезут, куда надо…

Оказывается, едем на Вологду: кто-то из наших определил путь по названию станции. Значит, будем в Тюмени через четыре дня.