Рудольф Ветишка - Прыжок во тьму

Если бы в решающие дни 1938 года трудящиеся Праги, Остравы, Кладно, Плзня, всех заводов, городов и деревень получили оружие, все было бы иначе…

И все же мы боремся и будем бороться, а оружие, которое мы завоюем в этой борьбе, больше уже никогда не выбьют у нас из рук. Мы вновь пройдем по этим улицам. Но на этот раз мы продемонстрируем свою силу, свою свободу. Это будет праздник на нашей улице…

К остановке со звоном подкатил очередной трамвай. «Тьфу, черт, что же Эда так не торопится? — подумал я. — Ведь каждую минуту может возникнуть опасность».

В назначенное время Эда приехал. Он вышел из трамвая, осмотрелся и, прежде чем мне удалось подать ему знак, что я, мол, жду его, быстро вскочил в следующий трамвай, который как раз отъезжал от остановки. Я стоял довольно далеко.

Поведение Эды насторожило меня. По-видимому, он предупреждал, что за ним следят или что-то неладно [15] При следующей встрече Эда объяснил мне свое поведение. У него действительно было ощущение, что за ним следят, поэтому он старался сбить преследователей. — Прим. авт. .

Я поспешил сесть в трамвай, а на следующей остановке пересел на пятерку, которая ходила к Смиховскому вокзалу, предполагая встретиться с Эдой там.

Но и там его не оказалось.

Без всяких колебаний я купил билет до Кралова Двора…

…Недалеко от станции Кралов Двор на условленном месте стоял худой человек среднего роста. Он опирался на велосипед и курил. Я порылся в карманах, вынул сигарету и обратился к нему с просьбой дать мне прикурить. Мы поняли друг друга.

«Я Карел Выдра» — представился он.

Что нужно предпринять, как воюет против фашизма советский народ, как живут и работают наши товарищи в Москве — вот о чем мы говорили в тот день.

Затем Выдра привел меня в свою бероунскую квартиру. Там меня уже ждали товарищ Молак и Карел.

С Карелом я встретился на родине впервые. Он рассказал, что, перейдя благополучно границу, поехал в Кладно, где стал работать в группе товарища Киндла, который помог ему связаться с Бероуном. Киндл был знаком с бероунскими товарищами еще с той поры, когда работал в Старой гути под Бероуном, и все время поддерживал с ними связь.

— Приветствую тебя, Рудла! Ты даже не знаешь, как мы тебя ждали! Садись и рассказывай, — такими словами встретил меня Йозеф Молак и крепко пожал руку.

Я поблагодарил его и передал привет от товарищей Готвальда, Швермы, Копецкого. Товарищ Молак старался сохранять спокойствие, но я видел, как трудно это ему давалось.

— Ну, рассказывай, — попросил он меня снова. — Обстоятельно и подробно. Видишь, тут спокойно и безопасно.

— В общем, мы прибыли вам помочь, — начал я. Я говорю «помочь» и хочу это особенно подчеркнуть, потому что вы знаете обстоятельства лучше нас. С первых же минут нашего пребывания на родине мы на каждом шагу убеждались, как велики заслуги товарищей, с которыми посчастливилось встретиться… А теперь о директивах Заграничного бюро ЦК КПЧ. Пора как можно шире развернуть борьбу против оккупантов. Освободительное движение на родине должно перерасти в народное восстание.

По просьбе товарища Молака я рассказал о нашем путешествии по Польше, о прибытии в Прагу и о том, как налаживали первые связи с подпольщиками. Не скрыл я опасений за судьбу Центрального Комитета, которые разделяли и челаковицкие товарищи. Ведь до нас дошли сведения об арестах в Писецке, о новых арестах во «Вчеле». Нам казалось, что гестапо может наносить такие удары, только располагая определенной информацией о деятельности нелегальной сети.

Товарищ Молак подтвердил сообщения об арестах и сказал, что арестовали не только Матейку, но и группу Петра Черного из Писецка. Но он убежден, что работе Центрального Комитета непосредственная опасность не угрожает. Аресты, о которых он говорил, скорее всего результат неосторожности, ошибок в конспиративной работе.

Говорили и о нас.

— Тебе, конечно, Карел рассказывал, — информировал я, — что в Польшу забросили нас четверых: меня, Тонду, Эду и Карела. Поначалу сюда направили только меня и Эду, но поскольку несколько недель не получали о нас никаких известий, послали Тонду и Карела. В Польше мы с ними и встретились.

Вспомнив, как повел себя в Польше Тонда, я поделился с Молаком своими опасениями.

По этому поводу он сказал, что со мной и с Карелом рад будет работать. А вот Тонда, по его мнению, для подпольной работы не годится. Он излишне самонадеян и хвастун.

Мнение товарища Молака о Тонде нисколько меня не удивило.

Мы с Молаком пришли к выводу: необходимо созвать пленум Центрального Комитета. Обсудили, кого пригласить на пленум, договорились принять все конспиративные меры.

Товарища Молака интересовало, как Готвальд и остальные товарищи в Москве оценивают ситуацию в Чехословакии, информированы ли они о гибели первого и второго подпольного ЦК партии.

Я рассказал о своей последней беседе с товарищем Швермой на аэродроме, в которой он касался вопросов открытия второго фронта и военной обстановки в целом.

С радостью слушали товарищи, когда я говорил о мощи Советского Союза, о героической борьбе советских партизан в тылу врага.

Беседа с Молаком длилась несколько часов, а казалось, что мы только начали говорить…

Много интересного рассказал товарищ Молак:

— После разгрома I подпольного ЦК летом 1941 года начал работу новый Центральный Комитет, в состав которого вошли товарищи Зика, Черный и Фучик, которые хорошо работали и отлично дополняли друг друга. II ЦК удалось сплотить вокруг себя целый ряд самоотверженных патриотов. Замечательными качествами обладал товарищ Зика — спокойствием, рассудительностью, мудростью. Товарищ Черный, молодой и отважный боец, имел богатый опыт работы в интербригадах. Он руководил диверсиями и актами саботажа. В обязанности товарища Фучика входили пропаганда и агитация, редактирование «Руде право» и других подпольных печатных материалов. Ум и рассудительность сочетались в нем с молодым задором и страстным революционным пылом. Результаты работы очень скоро стали сказываться, возобновились прерванные связи, складывалась разветвленная подпольная сеть, охватившая «протекторат».

Фашисты полагали, что с разгромом I подпольного Центрального Комитета и технического аппарата дальнейшая деятельность партии будет парализована. Но вскоре после 22 июня 1941 года участились акции саботажа и забастовки. На «Вальтровке» бастовало свыше двух тысяч рабочих. Тайный призыв «работай, не торопясь» нашел широкий отклик среди трудящихся. Наряду с «Руде право» Центральный Комитет стал издавать «Женске новины» и даже юмористический журнал «Трнавечек».

В сентябре собрался пленум Центрального Комитета и наметил дальнейшую политическую линию движения Сопротивления. Сообщение об этом напечатали в октябрьском номере «Руде право».