Рудольф Ветишка - Прыжок во тьму

Однажды — было это, помнится, во второй половине воскресного дня, стояла чудесная солнечная погода — мы вышли из лесу. Перед нами лежала деревушка. Мы приняли решение пройти через нее. Шли, конечно, очень осторожно. Как только оказались на деревенской улице, остро почувствовали голод. Только теперь мы осознали, что во рту у нас давно не было и маковой росинки. Выбрав маленький домик, мы постучались и быстро скользнули в дверь. В горнице находился пожилой мужчина. Он стоял на коленях в углу, спиной к дверям, и молился. На наше приветствие не ответил и не обернулся. Мы не прерывали его и терпеливо ждали. Помолившись, он неторопливо обернулся к нам и спросил, чего мы хотим.

— Нам поесть бы что-нибудь, — ответил я. — Мы чехи, бежали от фашистов из эшелона. Двигаемся на родину.

Хозяин принес большую крынку молока и краюху хлеба. Только потом заговорил с нами. Он не поверил и посчитал нас советскими военнопленными. Когда мы поели, он показал нам дорогу, сообщил, что гестаповцы устроили в деревне «хваталовку», и просил быть осторожнее. Пожелав нам счастливого пути, по-русски сказал: «До свидания, товарищи!»

Не раз встречались мы с лесорубами. Они всегда смотрели на нас настороженно и, как правило, первыми затевали разговор. Часто нас принимали за бежавших военнопленных или партизан. Но как только мы начинали чувствовать, что лесорубы проникаются к нам доверием, мы начинали их расспрашивать об обстановке в окрестностях, о дальних и ближайших населенных пунктах, проверяли, не отклонились ли от нужного направления. Лесорубы всегда давали нам очень дельные советы. Они показывали нам дорогу и называли деревни, где гестапо проводило облавы. Кое-кто из них делился с нами последним куском хлеба.

Как-то раз они предупредили нас, что фашисты проводят в окрестностях повальные облавы, и посоветовали оставаться в лесу как можно дольше. Мы вняли их совету и сделали все необходимое, чтобы не попасть к фашистам в лапы.

Однажды, когда мы вышли на открытое место, то увидели одинокий домик вблизи леса. Вошли. Нас встретили женщина и дети. Мы попросили накормить нас, так как не ели уже три дня. У женщины не оказалось ничего, кроме нескольких последних картофелин. Она сделала из них картофельные оладушки и подала нам с горячей водой. В карманах у нас нашлось немного чаю. Мы всыпали в кастрюлю несколько крупинок и жадно стали пить. Ведь все же это была теплая еда, впервые после трехдневного поста. Женщина сообщила нам, что в деревне были фашисты, но вчера вечером ушли.

Встречаясь с поляками, мы убеждались, что они ненавидят фашистов, крепко любят родину и горят желанием расквитаться с врагами за все их злодеяния.

Восемнадцать тяжелых и изнурительных дней провели мы в дороге. На нашу долю выпало много-много испытаний. Но каждый день на конкретных примерах мы убеждались, что фашизм держится только благодаря террору, и видели, что против гитлеровцев сражается не только Красная Армия на фронте, но и грозный противник в тылу — те скрытые силы, с которыми враг не мог не считаться, численность которых не мог знать и даже не мог предвидеть. Эти силы, вдохновленные успехами Красной Армии, стремились только к одному — добиться поражения фашизма.

После трехнедельного путешествия мы добрались до Чарновиц.

Теперь нам нужно было отыскать пчеловода Стахурского. И хотя мы еще прежде выяснили, что в Чарновцах фашистов нет, все же сразу в село не пошли. В ближайшем лесу мы привели себя в порядок и переоделись. Надели чистые рубашки и, немного отдохнув, пошли в село.

На сельской площади возле кузницы встретили нескольких стариков. Они недоверчиво оглядели нас. Мы не решились обратиться к ним и пошли дальше. Догнали женщину, шедшую в том же направлении, и спросили, где живет пчеловод Стахурский. Она показала на дом у дороги возле леса. В большом саду было несколько десятков ульев. В загоне паслись лошади и коровы.

Мы свернули с дороги. Пес встретил нас свирепым лаем.

Во двор вышел высокий, крепкий мужчина лет шестидесяти.

Мы спросили его о пчеловоде Стахурском.

— Это я, — ответил он и, прикрикнув на пса, попросил нас пройти во двор. Мы назвали пароль. Он не поверил. Начались переговоры. Хозяин был очень осторожным. Мы решили подождать его сына, спросили, когда он придет. Стахурский ответил, что не знает, но пойдет спросит у жены. Войдя в дом, он оставил дверь чуть-чуть приоткрытой.

Через минуту Стахурский вышел и спросил, можем ли мы назвать первую букву города, откуда прибыли. Его вопрос вызвал у нас недоумение, но мы ответили:

— М.

— А куда идете? Назовите заглавную букву города, куда вы хотите попасть.

— П.

Хозяин улыбнулся и сказал:

— Заходите!

Он ввел нас в комнату. Пораженные, мы застыли у двери. В комнате находились Карел и Тонда [2] Карел Прохазка и Антонин Воградник. — Прим. авт. . Откуда они взялись? Как попали в Польшу?

Объяснилось все очень просто. Когда в Москве от польских товарищей узнали, что нам не удалось наладить с ними связь, забросили в Польшу Карела и Тонду. На этот раз их встретили. Отсидевшись в безопасном месте, они вскоре двинулись в путь в сопровождении товарищей из Варшавы.

Трехнедельный переход измотал нас. Не успели мы обменяться с нашими хозяевами несколькими фразами и информировать их о пройденном пути, как на столе уже стояли тарелки с горячим куриным бульоном, который показался подлинным деликатесом. Мы плотно поели и, выпив с хозяевами по стопке водки, пошли спать на сеновал. Закопавшись в сено, мы проспали чуть ли не полных сорок восемь часов.

Только на третий день к вечеру все вновь собрались в горнице. Окна были задернуты плотными белыми занавесками. Мы уселись за массивный деревянный стол. Прежде всего нам пришлось подробно рассказать о своем путешествии и всех связанных с ним переживаниях. По словам Тонды и Карела, в Москве считали, что мы погибли. Связной Стахурских известил, что подобные опасения высказывались и в Варшаве. Правда, в Варшаве знали, где мы приземлились и где расстались с польскими товарищами, но так как нас на месте не оказалось, а вокруг орудовало гестапо, они решили, что мы попали к ним в руки.

Обсудив наши дальнейшие планы, мы разговорились.

За окном уже стемнело, когда Стахурский стал вспоминать, как в молодости работал в Петрограде, принимал участие в революционных событиях 1905 года.

Говоря о самых тяжелых минутах, пережитых им вместе с рабочими на баррикадах, вспомнил он и об «Интернационале». Сейчас он уже не помнил ни слов, ни мелодии, но его память хранила представление о нем как о чем-то величественном, придававшем людям силу и уверенность. Он попросил нас записать ему слова «Интернационала».