Николай Шараев - Пригорьевская операция

— Фриц! Держите! — крикнул капитан, бросаясь вслед, но гитлеровец точно сквозь землю провалился.

Мы с Коротченковым в это время ходили по путям — проверяли, все ли уничтожено. Батальон Щербакова времени зря не терял. Пылали не только склады, пакгауз, но и все вагоны длинных товарных составов. Бой на станции можно было считать законченным. Комбат Щербаков доложил:

— Подорвано двенадцать стрелочных переводов, водокачка и водонапорная башня, два семафора, уничтожено шесть складов и сенобаза. Подожжено около семидесяти вагонов с зерном, картофелем и прессованным сеном.

— Все закончили? — спросил Коротченков.

— Все! Мы бы давно управились, да долго с вагонами возились: никак не хотели гореть. Хорошо — напали на склад с горючим, сразу пошло по-другому.

— Вот и навели партизаны у немцев на станции полный порядок, — с удовлетворением резюмировал Коротченков. — Теперь можно отдохнуть. Пойдем, комиссар, на КП, доложим командиру.

…Оставив разгромленную Понетовку, отряд возвращался на базу. Разгоряченные боем, партизаны не замечали усталости. Шумно, многоголосо обсуждали итоги операции. Они были блестящими: убито более ста гитлеровцев, противнику нанесен огромный материальный ущерб, на несколько дней выведена из строя станция. Но в тот момент, вгорячах, результаты боя невольно преувеличивал каждый.

— Станция выведена из строя недели на две, не меньше! — говорил один.

— Да что ты! — поправляли его. — Самое малое — на месяц!

Веселый смех доносился из штабной роты. Николай Бронебойный, как всегда, без тени улыбки сообщал о своих «подвигах».

— Что там у вас на станции! — укоризненно говорил он Капитонову. — Постреляли, постреляли — и делу конец. Видел бы ты, как я фашиста на штык наколол!

— Откуда же штык взялся? — еле сдерживая смех, спросил Капитонов. — У тебя-то на вооружении только немецкий крюк.

— Штык, говоришь, откуда? В горячке у кого-то из ребят выхватил винтовку со штыком.

— Ну, поехала душа в рай, — резюмировал Капитонов под громовой хохот товарищей. — А на будущее запомни: нет ни у кого из нас винтовок со штыками. Нет, и не предвидится. Ясно?

Чем дальше уходили мы от Понетовки, тем тише становились разговоры и шутки. Вступали в права строгие требования дисциплины. Начинала сказываться и усталость. Но близкой остановки не предвиделось. До рассвета надо было поглубже вклиниться в Мухинский лес, чтобы обезопасить себя от преследования.

На кратковременном привале меня разыскал Илья Игумнов и сказал, что плохо с Тоней Фигловской.

— Ранена?

— Нет, но идти дальше не может. Ноги распухли, шагает босиком.

— Немедленно посадите на лошадь!

— Все лошади заняты ранеными, свободны только две — командира и ваша.

— Берите мою.

Игумнов поблагодарил и заторопился к своим разведчикам. Спустя несколько минут он привел еле ковылявшую Тоню. Девушка чувствовала себя неловко, тяжело переживала случившееся.

— Извините, товарищ комиссар… Не думала, что так могут подвести ноги, — сказала она сквозь слезы.

— Ничего, Тоня, не волнуйтесь. Садитесь на лошадь. На большом привале медики окажут вам помощь.

Над лесом уже поднялось погожее осеннее утро, когда колонна свернула с дороги и остановилась в старом хвойном лесу. Партизаны с радостью располагались на отдых. Задымили костры. Пошли в ход последние запасы продуктов. Но не успела закипеть вода в котелках, раздалась команда:

— Воздух!

На предельно малой высоте над нами прошел вражеский самолет-разведчик. Сомкнувшиеся кроны деревьев на этот раз, видимо, помешали летчику заметить партизан. Но отдых был нарушен. Через равные промежутки времени самолет снова и снова появлялся над местом расположения отряда. Чтобы не демаскировать себя, погасили костры и завтракали всухомятку.

За следующую ночь и часть дня мы рассчитывали дойти до лагеря, но пришлось остановиться на дневку километрах в пятнадцати: противник настойчиво продолжал разведку с воздуха. Двигаться днем было рискованно. К вечеру на стоянку прибыли разведчики, которые проверяли через местных жителей результаты налета на Понетовку. Они в основном подтвердили первоначальные данные и рассказали одну деталь, развеселившую партизан. Немецкий офицер, которого преследовал капитан Клюев, был не кто иной, как комендант станции. Скрыться от преследования ему удалось весьма необычным способом. Видя, что бежать некуда, комендант влетел в уборную и, не раздумывая, махнул через очко вниз: страх за собственную шкуру оказался сильнее зловония. Из этого убежища его извлекли через несколько часов. Целый день отмывался комендант, обливался одеколоном, пил шнапс, закатывал истерику, а ночью куда-то исчез. Говорят, получил отпуск и укатил домой домываться…

Радость победы в Понетовке была омрачена тем, что мы застали в лагере.

На месте стоявших в строгом порядке шалашей лежали груды пепла. Лишь от штабного шалаша сохранился скелет из обуглившихся перекладин. Через день после нашего ухода в Понетовку гитлеровцы напали на лагерь.

— Предупредили меня вовремя, — рассказывал Озернов. — Но что я мог предпринять с оставшимися людьми? Боеспособных чуть больше взвода, а остальные — раненые, больные да женщины из санитарной и хозяйственной части. Я считал своей задачей сохранить людей и радиостанцию. Хорошо, что это удалось сделать. Здорово помог дядька Роман…

Когда с поста от Воронины сообщили, что к лесу движется большой отряд оккупантов, Озернов собрал всех людей и приказал быстро подготовиться к уходу.

— Дядька Роман, в голову колонны! Веди туда, где можно укрыться и пересидеть, пока наши вернутся из Понетовки!

Роман Семенович Анодин спокойно и уверенно повел партизан еле заметной тропинкой. Пропетляв по лесу около часу, они забрались в глухие заросли и отсиживались там до вечера. Внимательно прислушиваясь к стрельбе карателей, прочесывавших лес, Роман Семенович безошибочно определял, какие лесные квадраты они уже прошли. Ночью он перевел партизан туда, где днем побывали гитлеровцы, и нашел место, также хорошо скрытое от чужого глаза.

Наутро фашисты стали прочесывать те участки, где накануне отсиживались партизаны. Расстреляв десятки тысяч патронов и не встретив ни одного партизана, каратели сожгли лагерь и отправились рапортовать по начальству «о разгроме партизан».

…А в лагере снова кипела жизнь. Уже в день нашего возвращения Белов выпустил очередной номер газеты, посвященный победе партизан. Художник Шлихенмайер оживил его чудесными карикатурами. Номер получился содержательный и остроумный. Каждый с удовольствием прочитал о штурме станции, вдоволь посмеялся над карикатурой, изображавшей нырнувшего в клозет немецкого коменданта. С улыбкой рассматривали два рисунка, посвященные Николаю Бронебойному. На одном наш штатный балагур накалывал на несуществующий штык фашиста, а на другом боязливо обстреливал пустую будку путевого обходчика. Вокруг газеты собиралось столько народу, что пришлось снять ее с подставки и по очереди отправлять в подразделения.