Петр Патрушев - Приговорен к расстрелу

В спецхране библиотеки я нашел много материала, который был связан с наукой разоблачения симуляции. Существовали публикации, доступные только медэкспертам, помеченные специальным грифом, и даже обладание такими публикациями неправомочным лицом могло повлечь суровое наказание. Помню волнение, смешанное с опаской, когда я впервые держал подобную публикацию в руках. (Обычной процедурой для меня было прийти в библиотеку после закрытия, дверь открывал знакомый охранник, я быстро отбирал необходимый материал и уходил с обещанием все вернуть утром до открытия библиотеки, на случай если кто-то мог потребовать материалы в этот день.)

Охранник не понимал истинную природу моих намерений. Он думал, что я просто молодой человек, интересующийся медициной, в частности, вопросами пола (я однажды показал ему дореволюционную книгу по этим вопросам, и он был заинтригован ею).

Мои друзья-медики и я проигрывали идеи частичной глухоты, эпилепсии и дефектов зрения в качестве рецептов, как сделать Петра неподходящим для службы в армии. Мы рассмотрели идею височной эпилепсии, сопровождаемой кратковременной потерей сознания, и в дополнение, религиозными чувствами и воззрениями. Существовала медицинская карта с записью о сотрясении мозга, произошедшем у Петра в пьяной драке. Мы даже сделали электроэнцефалограмму, но, к нашему сожалению, она не показала видимых отклонений.

Сложность симулирования эпилепсии и дачи правильных ответов во время психиатрического обследования, которым мы пытались обучить Петра, оказалась для него слишком большой — он был умным, но психологически неподготовленным — и, в конечном счете, вместо этого заявил, что он единственный кормилец своей престарелой матери. Это также не подействовало, так как власти быстро обнаружили его брата, который был жив и здоров и проживал в Казахстане, где остался после эпопеи освоения целины. Петра призвали в армию, и мы потеряли его след.

Все эти занятия оказались позже бесценными для меня. Я вовсе и не подозревал, что мое знакомство с ребятами из мединститута когда-то окажется востребованным. Даже когда я изучал и обсуждал материалы в процессе подготовки этого дела, у меня всегда была задняя мысль о действиях, которые вынужден буду предпринять я сам, когда меня призовут через год или чуть позже. Во-первых, нужно попробовать поступить в университет с помощью моих спортивных способностей, несмотря на то, что официально я должен был отработать пару лет после окончания техникума. Во-вторых, можно было попасть в спортивный клуб армии, где я провел бы три года службы, будучи профессиональным пловцом с воинским званием (именно так поступали многие советские олимпийцы и другие чемпионы, получая медали и превосходя мировые рекорды, формально оставаясь любителями). Местные спортивные руководители заверяли, что снабдят меня необходимыми рекомендациями.

Лишь в качестве крайней меры я обдумывал, хотя и с некоторым трепетом, вариант освобождения от призыва по медицинским показаниям. Для меня, атлета, физическая неполноценность была исключена (не говоря уже о таком плохом выборе, как причинение себе увечья, которое наказывалось, как минимум, восемью годами дисбата). Единственное, что оставалось, это психические нарушения достаточной степени тяжести.

Читая публикации института криминальной психиатрии имени Сербского, я, наполовину играя, выбрал в качестве болезни шизофрению. Было бы опасно, если бы солдат имел такое заболевание и действовал бы в соответствии со своей паранойей. В литературе есть несколько примеров, когда запоздалый диагноз именно этого заболевания приводил к трагическим последствиям при применении оружия новобранцами, охваченными своими безумными фантазиями. Я читал о сложностях дифференциальной диагностики, о зашифрованных словах, которые психиатры применяли в разговорах между собой в присутствии пациента (его априорно подозревали в симуляции, пока не доказано обратное). Например, психиатры использовали для обозначения болезни три первых буквы латинского названия шизофрении (эс-це-ха).

Шизофрения была хорошим выбором также и потому, что она стала модным диагнозом для применения к политическим диссидентам. Я не был убежденным идеалистом, способным бросить властям вызов моими истинными взглядами (за это грозила статья покруче, чем за уклонение от воинской обязанности); я завуалировал свои взгляды в красочную систему параноидального мышления.

В этом смысле, например, кататоническую шизофрению, которая определенно является прекрасным поводом для освобождения от армии, было бы мучительно трудно симулировать. Я слышал о случае, когда новобранец, находившийся в состоянии кататонического ступора много дней, страдавший от необычайных лишений, мучительных тестов и искусственного питания, прокололся лишь тогда, когда отбивался от санитара, пытавшегося его изнасиловать, и дежуривший ночью доктор услышал его призывы о помощи.

Но вот мне исполнилось девятнадцать и меня призвали. Я не был к этому готов, хотя и должен был ожидать призыва. Я был беззаботен и немного наивен. Горячо дискутировал с друзьями о различных подходах к пацифизму у таких писателей, как Камю, Рассел или Сартр. И не до конца оценивал тот факт, что для моих привилегированных, гарантированных от военной службы приятелей (не считая, конечно, ситуации, если Советский Союз будет втянут в настоящую войну), эти диспуты были чем-то вроде интеллектуальной игры, в то время как я должен был стать настоящей подопытной морской свинкой, с суровой и опасной судьбой.

Знай я, что случится в ближайшие несколько месяцев, я бы намного активнее добивался варианта с университетом или тщательней подготовился к «крайнему случаю». Поступление в университет не состоялось, потому что соответствующие бюрократические инстанции слишком затянули дело, а у меня не было достаточно связей, чтобы ускорить процесс.

В свете новой ситуации уверенность в том, что мне придется провести три года в качестве профессионального пловца в спортивном клубе армии, стала казаться мне вполне приемлемым идейным компромиссом. Это было похоже на альтернативную военную службу, которая, конечно, не существовала тогда в СССР [7] Хотя с 1 января 2004 года в России начал действовать закон о введении альтернативной гражданской службы, и это есть знак несомненного прогресса, практическая пригодность этого закона для большинства призывников, не желающих служить в обычных родах войск, пока еще не доказана. Симуляция и уклонение от призыва легальными и нелегальными способами до недавнего времени были достаточно частыми занятиями для молодежи. Станет ли профессиональная армия, которая поможет решить все эти проблемы, реальностью в России — до сих пор непонятно. . Так и случилось, меня послали в армейский спортклуб в Новосибирск после прохождения лагеря для новобранцев. Это был специальный лагерь для музыкантов, танцоров и спортсменов, которых потом направляли в различные армейские ансамбли, оркестры и клубы. Нам выдавали разношерстные военные мундиры, поскольку все мы в последующем должны были получить специальное обмундирование. Мы располагались на краю настоящего военного лагеря, и нашу пеструю команду обычно старались скрыть во время официальных инспекций и парадов, чтобы избежать недовольства армейского начальства. В некотором смысле, до нашей отправки в специальные подразделения мы были источником неудобства. Командир нашего подразделения носил вполне созвучную ситуации фамилию — лейтенант Пастернак. Мы проводили время, в основном, рассказывая анекдоты (многие с явно антисоветским душком), пели тюремные песни, пили контрабандой пронесенную водку и, когда было возможно, ходили в самоволку.