Галина Марцишек - Мы на своей земле

Меня радовали мои успехи. Еще до войны я занималась стрелковым спортом и стреляла довольно сносно. Однажды, когда я одержала победу в стрельбе, Межигурская подошла ко мне и отозвав в сторону, сказала:

— Помнишь, я как-то обидела тебя, не сердись. Когда ты уходишь на поверхность, я не нахожу себе места, боюсь, что не вернешься, а я из-за своей гордости не помирилась с тобой. Давай будем друзьями. Хочешь?

С этого дня я ближе узнала Тамару Межигурскую, поняла, что она хороший товарищ, самоотверженный стойкий человек. Тамара рано овдовела. Большой радостью для нее был шестилетний сынишка Славик, которого она горячо любила. Когда партия призвала народ к защите Родины, коммунистка Межигурская решила влиться в ряды мстителей. Она отправила из осажденной Одессы своего ребенка в советский тыл. Часто потом, стоя на посту со мной, Тамара украдкой вытирала слезы и тоскливо шептала:

— Славик, Славик! Мой сыночек, где ты?.. — но тут же одергивала себя — Не время плакать!

Межигурская Тамара Ульяновна — связная партизанского отряда.

Вскоре меня снова послали в город.

В Усатово, проскочив между патрулями, я выбралась на дорогу. Ночью прошел дождь. Идти по размокшему чернозему было очень трудно, ноги тонули в грязи. Наконец, добралась до окраины города, тщательно вымыла в луже ботинки, чтобы скрыть, что пришла издалека.

Обстановка в городе произвела на меня удручающее впечатление. Открылись кабаки под вывеской «Бодега». В раскрытые двери «бодег» виднелись на полках винные и водочные бутылки. У прилавка выпивали и закусывали солдаты. Слышался нерусский говор, пьяные выкрики. На улицах мальчишки торговали папиросами. На углу Подбельской и площади Красной Армии беловолосый мальчуган лет двенадцати, с изможденным лицом, выбивая дробь щетками по ящику, предложил:

— Тетенька, почистим ботинки, всего полмарки.

В киоске торговали газетами. Купив «Одесскую газету», издаваемую оккупантами, я направилась в Археологический музей, где работала наша разведчица.

Идя улицами, я оглядывала прохожих — одни казались друзьями, другие — врагами.

В музее — разгром. На полу — изуродованные экспонаты, разбитые и растоптанные черепки, бумажный мусор, солома.

В вестибюле стояли большие ящики, в которые под надзором жандармов упаковывали музейные ценности для вывоза в Германию.

Наш разведчик Мария Николаевна дала мне дислокацию немецких воинских учреждений и частей в Воднотранспортном районе. Она сообщила также, что город разбит на полицейские участки, что высшие учебные заведения и школы превращены в казармы. В лучших домах поместились гестаповцы.

Простившись с Марией Николаевной, я пошла по Дерибасовской. Она была подметена, расчищена от завалов. Пестрели вывески на русском и иностранном языках. Полки и прилавки «магазинов» ломились от награбленного: обуви, ковров, отрезов, ювелирных изделий. Дельцы в военных и гражданских костюмах рассматривали шерстяные вещи, шелковые ткани, приценивались, торговались.

На тротуарах с видом победителей сновали чисто выбритые офицеры и штатские, с ними гуляли элегантно одетые женщины. На плечах боа из перьев, меховые палантины.

Между ними с деловым видом снуют «джентльмены». Их разжиревшие рожи подпирают белые целлулоидные воротнички, в руках стеки. Жеманные манеры, стиль речи изобличали в этих «дамах» и «джентльменах» «бывших людей». Я вспомнила слова Бадаева:

«Вместе с оккупантами с Балкан сюда приплетутся и недобитые белогвардейцы, жадные и вероломные, как шакалы».

И действительно, часть из этих «господ», по-видимому, прикатила из-за границы. Были среди них и местные. И вот теперь они, как грибы-поганки, повылезали из темных щелей и разгуливают по нашим улицам. А население лишено хлеба и соли.

На Садовой улице рыжий солдат наклеил на театральную тумбу приказ № 1 командующего оккупационными войсками г. Одессы о введении СМЕРТНОЙ КАЗНИ за ущерб, причиненный оккупантам, и за сокрытие продовольственных и других запасов.

Идя по улице Красной Гвардии, возле Нового рынка, я увидела двух стариков, запряженных в оглобли большой двухколесной тачки. На тачке сидели гитлеровские солдаты. Заливисто смеясь, они хлестали свои жертвы резиновыми дубинками. Несчастные старики тяжело и отрывисто дышали.

У меня на душе было горько, невольно вспомнилось далекое прошлое: гражданская война. Украина, ограбленная немецкими оккупантами. Голод. Разруха. И вот снова… «Будет расплата и этим», — думала я, ускоряя шаги.

Кривую балку проходила уже во время комендантского часа. Гулко билось сердце. Почти бежала. До Усатова оставалось километра три — могла нарваться на конный патруль. Но, к счастью, дорога не охранялась. Уже в полной темноте шмыгнула в катакомбы.

По дороге в лагерь я перебирала в памяти события последних дней. После нескольких взрывов на железной дороге гитлеровцы начали ставить в голову поезда балластные площадки. Мина, которой пользовались наши подрывники, не всегда давала нужный результат. Это волновало Бадаева и партизан. Владимир Александрович говорил:

— Надо сделать такую мину, чтобы она сработала безотказно и в нужный момент.

Мужа я нашла в штабе. Он и Бадаев, склонившись над ящиком, рассматривали мину изобретенной ими конструкции. Оба радовались. Наконец, задача решена.

Утром я снова должна была пойти в город, но заболела. Вместо меня ушла Тамара Межигурская. До выхода в Усатовскую балку ее провожали мой муж и Иван Никитович. Из города она вернулась радостная и возбужденная. Ей удалось наладить связь с городской группой разведчиков.

Из сводок Советского Информбюро мы знали об упорных сражениях под Москвой, что с 30 октября 1941 года Севастополь героически обороняется от врагов.

Гитлеровцы в своих газетах называли защитников Севастополя фанатиками и самоубийцами, борющимися против превосходящих сил гитлеровской Германии. А мы восхищались беспримерным мужеством и храбростью наших товарищей, понимали их, желали им успеха в их борьбе против захватчиков. Беседуя с нами, Бадаев говорил:

— Наша задача — совершенствовать тактику партизанской борьбы, усилить операции по разгрому вражеских коммуникаций. Это будет хоть маленькой, но помощью нашим друзьям — севастопольцам.

Через несколько дней — XXIV годовщина Великого Октября. Этот праздник мы будем встречать в темных катакомбах.

Пустомельникову, Лейбенцуну и Шестаковой поручено поздравить население Нерубайского с праздником.

Ночью в маленькую шибку кухонного окна колхозника Капышевского Василия Алексеевича тихо постучали.