Галина Марцишек - Мы на своей земле

— Ты считаешь меня нестойким человеком?

— Нет! Иначе, я сейчас не говорил бы с тобой об этом. Но там нужны очень крепкие нервы. Если растеряешься, можешь погубить себя и товарищей. А ты… недавно не выдержала… стала прощаться со мной…

Я опустила глаза, вспомнив, как однажды, когда фашистские стервятники бомбили приморскую часть города и порт, я растерялась. Несколько бомб упало вблизи нашего квартала. Дом трясло, как в лихорадке. Муж продолжал лежать, прислушиваясь к разрывам. Я же начала кричать: «Ваня, прощай!» Но меня отрезвил спокойный и даже холодноватый голос: «Погоди прощаться, я пожить еще хочу. И поживу!» — Сегодня он справедливо упрекал меня в малодушии.

Видя мое замешательство, Иван Иванович более ласковым тоном продолжал:

— Не сердись, хорошо все взвесь. Не будет у тебя страха перед опасностью — станешь моим боевым товарищем. Мне сейчас надо идти, а ты подумай.

И он ушел…

На душе было тревожно. Что делать? Остаться или эвакуироваться? А выдержу ли?.. И вся холодела, вспоминая о пытках, которым фашисты подвергают свои жертвы.

Герой Советского Союза Молодцов (Бадаев) Владимир Александрович — командир партизанского отряда.

Ночью опять грохот разрывов. Стены колебались. Бомбы рвались в соседних дворах. Спустилась вниз с третьего этажа. В подъезде стояли испуганные женщины, плачущие дети.

— Не волнуйтесь.

В наш дом бомба не попадет, — уверенно сказала я и удивилась тому, что, ободряя других, сама не ощущаю страха. Утром я ответила мужу:

— Пойду, куда пошлют, делать буду то, что нужно Родине!

— Я был уверен, что именно так ты и поступишь, — ответил Иван Иванович, и взгляд его черных глаз стал теплым и ласковым.

Через несколько дней на стадионе «Динамо» я познакомилась с Владимиром Александровичем Молодцовым (в то время он носил фамилию Бадаев). Я слышала от мужа о Владимире Александровиче и думала, что это пожилой мужчина, убеленный сединами. Очень удивилась, увидев человека лет за тридцать, высокого, широкоплечего, с волевым выражением лица и умными серыми глазами. От Бадаева веяло силой, здоровьем и несокрушимой энергией. Он предложил нам с мужем пройтись немного по городу. По дороге мы говорили об обороне Одессы, о героизме советских людей.

На углу улиц Жуковского и Красной Армии (ныне Советской Армии) Бадаев остановился и стал внимательно читать воззвание обкома партии.

…«Город в опасности! Враг у ворот! Все, кто способен носить оружие, — на фронт! Защита родного города — кровное дело всего населения».

— Бьют этих гитлеровцев, как бешеных собак, а они лезут и лезут, — негодовала я.

— Ничего… Каждый из них получит у нас по два метра земли, коль свои гектары им стали малы, — многозначительно заметил Бадаев.

Проходя мимо площади Красной Армии, окруженной пышными каштанами, любуясь зарослями белых, темно-красных роз и разноцветным ковром вербены, петуньи, Бадаев произнес:

— Как здесь хорошо! И пахнет розами, а не войной…

— И если бы не это… — махнул рукой Иван Иванович в сторону холмиков желтой глины, выброшенной из щелей укрытия, да не обстрелы и бомбежки — не поверил бы, что идет война.

Завыли сирены. Началась бомбежка. Минут через пятнадцать дали отбой. В городе возобновилось движение. Оглянув площадь и прилегающие к ней улицы, Бадаев заключил:

— Фашисты хотят вызвать панику в городе, но это им не удается. Посмотрите, — указал он на милиционера-регулировщика и на бойкую торговлю в магазинах и лотках.

Мы остановились на углу Садовой улицы у лотка, пестревшего цветными обложками книжных новинок и брошюр. Просматривая литературу, я увидела «Избранное» Владимира Маяковского и попросила мужа купить эту книгу.

Это будет мой подарок, — сказал Владимир Александрович, отстранив протянутую с деньгами руку Ивана Ивановича.

Разговор зашел о литературе, о любимых писателях Владимир Александрович внимательно прислушивался к моим суждениям.

На улице Короленко нас опередила колонна народных ополченцев. Они шли в сторону Пересыпи. Обветренные, загорелые лица, сурово сомкнутые губы. Мелькали кепи, фуражки, шляпы. Пестрели костюмы, гимнастерки, спецовки и рубашки. За плечами у каждого винтовка, у пояса гранаты, на груди — патронташ.

— Мы говорим о героях, о героике, вот они — герои наших дней! — проводив задумчивым взглядом колонну, заметил Бадаев.

— Скорее бы и нам работа нашлась, — сказал Иван Иванович. — Домой совестно приходить… В землю зарылся бы от стыда. В нашем дворе многие старики добровольно ушли в ополчение, а я молодой и… Оглядывают тебя женщины, только вслух не говорят: «Почему он дома, а не на фронте. Наши мужья сражаются, а этот хитрит…»

— Ничего, Иван Иванович, скоро и нам найдется дело… — успокоил Бадаев.

Вскоре, закрыв городскую квартиру, мы с мужем переехали в Аркадию. Этот район сравнительно мало бомбили. Владимир Александрович также находился здесь.

В один из ясных солнечных дней Бадаев вызвал меня и мужа.

— Быстро выходите во двор, сейчас придет машина. Вы направляетесь в один из партизанских отрядов.

Провожая нас, Владимир Александрович протянул Ивану Ивановичу винтовку:

— На, Ваня, держи ее крепко!

Муж зажал винтовку в своих сильных руках, и лицо его стало каким-то неузнаваемо суровым и решительным. Мне показалось, что губы его шевелятся, давая клятву не выпускать ее из рук.

— Езжайте с Иваном Никитовичем Клименко, — кивнул Бадаев на сидевшего в кузове коренастого бородача с колючими глазами.

Внимательно осмотрев ладную крепкую фигуру Ивана Ивановича, старик одобрительно хмыкнул, потом перевел свой взгляд на меня и на его обветренном круглом лице мелькнула ироническая улыбка, дескать: «Тоже, вояка…»

Стоявший около машины Бадаев оглядывался.

— Где же Тамара Межигурская, — недовольно спрашивал он. — Машину нельзя задерживать.

В это время из правого крыла дома вышли две женщины: одна из них в светло-сером пальто, темноволосая, стройная, прощалась с миловидной блондинкой. Обе горячо расцеловались.

— Тамара, быстрее, — обратился Владимир Александрович к темноволосой женщине.

Проезжая но улице Короленко, машина остановилась возле нашего дома. Из кабины выглянул шофер:

Владимир Александрович велел забрать ваши ценные вещи.

Машину окружили женщины. За юбки многих цеплялись дети. Увидев винтовку в руках Ивана Ивановича, одна из женщин спросила:

— На фронт?

— Да! твердо ответил он, а я подумала:

«Теперь уж ему нечего стыдиться». И вспомнила слова Бадаева: «Скоро и нам найдется дело…