Галина Марцишек - Мы на своей земле

Зелинский Константин Николаевич - парторг партизанского отряда.

Молодежь разбрелась по катакомбам. Из-за каждого поворота неслись всплески их веселого смеха. Желтые блики фонарей в темноте казались блуждающими огоньками.

Комсомолец Харитон Лейбенцун, увидев на обводной дороге колодец, шумно восторгался:

— Ох, братцы, милые! Воды-то, воды сколько! Это тебе не передовая, тут и мыться можно. А если попробовать? Ух, хорошая! — Харитон вытер губы. — Ребята, двинули в дежурку или как она там называется, заведем патефон.

Вихрем ворвались музыка и песни в угрюмые шахты. Послышались громкие возгласы: А теперь — танцевать!

— Тамара! Пляши лезгинку! Да где же Шестакова? Куда спряталась?

— Вот она, вот! — закричал кто-то.

Круг раздался и на средину его вытолкнули черноволосую стройную молодую женщину. Она была очень красива. Крутобедрая, тонкая в талии, нос словно выточенный, черные большие глаза с миндалевидным разрезом, вишневые, чуть припухлые губы. Она приковала к себе взоры всех.

Стоявший рядом со мной Даня Шенберг шепотом рассказал, что Тамара Шестакова — медицинская сестра, теплоходом возила раненых из Одессы в Батуми во время обороны. «Фашисты бомбят, бывало, теплоход, а ей будто дождик идет. Вокруг свистит, воет, а Тамара смеется, ободряет раненых».

Тамара кружилась в танце. Все трепетало в ней радостью жизни, счастьем юности. Ей стало жарко, она сбросила пальто. Бордовое платье, белый кружевной шарф, небрежно развевавшийся на плечах, придавали ей сходство с расцветшей веткой вишни, жадно впитывающей в себя тепло ласкового весеннего солнца.

Окончив танец, Тамара хотела юркнуть в толпу, но ее перехватили.

— «Яблочко», Тамара! Русскую плясовую! — требовали пожилые.

Я неодобрительно поглядывала на ребят. Мне казалось, что во время войны должны замереть смех и веселье, что нужно думать только о борьбе с гитлеровцами.

Заметив мое недовольство, Иван Иванович тихо шепнул мне:

— Они поступают правильно. Сейчас веселятся, а завтра пошлют их на задание, и некоторых из них мы можем не увидеть больше.

Находившийся здесь же Бадаев, услышав, о чем говорит мне Иван Иванович, добавил:

— Это юность. Она всегда кипучая и неунывающая. Вот накормить бы их следовало, люди с утра ничего не ели. Есть там у тебя что?

Я начала накрывать стол.

Увидев блюдо винегрета, Харитон закричал:

— Братцы, товарищи, силос!

Грянул хохот.

— Ме-ке-ке! — проблеял кто-то.

— Вот пустосмехи, — поморщилась Тамара Межигурская, до этого тихо сидевшая в углу дежурной. — Ну чего разошлись! — прикрикнула она на ребят. Но Харитон не унимался:

— Товарищи! Хорошо, что Тамара подала голос. Мы ведь чуть не забыли, что у нас две Тамары. Как быть? Можно попутать их.

После обсуждения столь важного вопроса решили: Тамаре Межигурской добавить прозвище «маленькая», Шестаковой — «большая».

Зелинский засмеялся и, потирая раненую руку, спросил:

— А как быть с Иванами? Их у нас пять. Крестить, так крестить. А ну, думайте, как именовать отряд Иванов.

Ребята быстро справились и с этой задачей, решив: четыре Ивана — люди в годах, называть их по имени и отчеству, а пятого — молодого, называть Ваня, Ванька, да не все ли ему равно.

Оживленно разговаривая, люди с аппетитом ели поданные к столу холодец, консервы и «силос». И только снайпер Петренко ни к чему не притрагивался, кроме картофеля.

— А ты что не ешь? — заботливо спросил Ивана Николаевича Васин.

— У меня язва желудка.

— А как же вы воевать будете? — вмешались ребята.

— Как на передовой воевал, так и здесь буду. Я не лучше других.

Наступило пятнадцатое октября — шестьдесят девятый день обороны Одессы. Мы уже знали, что наши войска временно оставят город.

Еще с утра Бадаев наметил план укрепления нашего партизанского лагеря. Руководство работами поручили Ивану Никитовичу, как опытному шахтеру.

Дел было много. Нужно замаскировать ход с так называемой десятой точки, соединявшей главную штольню первой шахты с ходами, идущими параллельно.

Решили оборудовать основной пост у выхода в Нерубайское на седьмой точке. В километре от него построили баррикаду с бойницами и потайным ходом под ней. В сторону Усатово в четырех километрах от лагеря построили вторую баррикаду. На баррикадах установили станковые пулеметы. Дороги, ведущие к баррикадам, заминировали.

Люди работали охотно, с увлечением. В дальнем забое наш шофер, механик Иван Андреевич Гринченко приводил в порядок движок — будущую подземную электростанцию. Радисты проверяли исправность аппаратуры. Даня Шенберг, пыхтя и отдуваясь, возился с установкой телефонов на будущих постах охранения. Межигурская смазывала тавотом запасные винтовки. Иван Иванович тщательно осматривал оружие. Шестакова вместе с мужчинами строила баррикады.

К концу дня все работы по лагерю были окончены и проверены Бадаевым. Всем бойцам и командирам вручили оружие. На главной штольне у баррикад уже стояли посты охранения, а у выходов из катакомб — посты наблюдения. Возвратившийся из города Васин доложил Владимиру Александровичу, что он привез последний груз, а машину передал в распоряжение Н-ской воинской части.

— А семью ты перевез в другой район? — поинтересовался Бадаев.

— Точно выполнил все ваши указания.

Землю окутала ночь, темная, тревожная и бурная. Наши сигнальные ракеты прочерчивали небо разноцветными полосами. Со стороны моря на гитлеровцев обрушился шквальный огонь советских кораблей и береговых батарей. Враг был прижат к земле и даже не пытался вступить в перестрелку с нашей артиллерией. Советские воинские части незаметно вышли из окопов и направились в сторону города.

В это же время у обрыва Нерубайской балки молча стояла группа людей, провожая печальными взглядами уходившие войска. Дорога опустела. Темень ночи укрыла последнюю колонну. Но долго еще глядели Бадаев и его товарищи в сторону Одессы, окутанной пламенем пожаров. И казалось им, что они слышат с моря прощальные слова защитников города:

«Одесса, родная, истекающая кровью Одесса!

Жди нас, мы вернемся!»

После совещания командиров Бадаев созвал в дежурной общее собрание партизан.

Свет фонаря едва пробивал темень катакомб.

Люди тихо переговаривались, выжидательно поглядывая на Владимира Александровича.

— Товарищи, — обратился к нам Бадаев, — согласно приказа Верховного Главного Командования наши войска сегодня ночью оставят Одессу. Областной комитет Коммунистической партии и областной Совет депутатов трудящихся обратились с воззванием к нашему населению: