Арнальдо Фраккароли - Россини

— Дирижировать будешь ты? — спросил Барбайя у Россини.

— Если хочешь. Но лучше, если бы репетировал и вёл спектакль старый Вейгль. Во-первых, он действительно очень хороший дирижёр, знающий своё дело, а во-вторых, было бы ошибкой сбрасывать его с трона. Венцы подумают, что мы приехали разбойничать.

— Ты прав.

— А если дирижировать будет по-прежнему Вейгль, то мы не заденем патриотических чувств венцев и покажем, что целиком доверяем немецкому маэстро, и тот из благодарности постарается доказать, что не питает ко мне ни вражды, ни зависти, и продирижирует оперой наилучшим образом.

— Ты, как всегда, прав. Ты не только великий музыкант, но и мудрый дипломат. Жаль, — вздохнул Барбайя, — что тебе пришло в голову жениться...

— А что, я не должен был этого делать?

— Мог бы по крайней мере выбрать кого-нибудь другого...

— Ладно, не начинай, Барбайоне. А маэстро Вейглю скажи, что я буду только заходить на репетиции и ни во что вмешиваться не стану.

К своему удивлению, Россини обнаружил, что в Вене многие австрийцы говорят по-итальянски. Образованные люди — почти все. И в театральных кругах больше звучала итальянская речь, нежели немецкая. Придворный хормейстер был веронец Антонио Сальери, весьма известный композитор, автор опер «Венецианская ярмарка» и «Признанная Европа». Последняя с огромным успехом прошла в Милане в Ла Скала, а ещё одна его опера, «Данаиды», ставилась в парижской Опере. Либреттистом в Императорском театре тоже служил итальянец — аббат Джузеппе Карпани, который немедленно предложил свои услуги Россини, восторженным поклонником которого он был. Маэстро воспользовался этим и попросил написать стихи для арии с женским хором, которую думал добавить во второй акт «Зельмиры». Аббат Карпани обладал неплохим поэтическим даром, как и его предшественник Метастазио (О, не будем делать сравнений! — просил он), и тотчас же выполнил просьбу маэстро.

И тогда прямо у него на глазах Россини меньше чем за час с небольшим сочинил арию и хор. Изумлённый Карпани побежал трезвонить об этом по всему городу, утверждая, что видел чудо.

— Ах, маэстро, как жаль, что вы не знаете немецкого языка! Вы бы послушали, какие удивительные вещи говорят про вас, как вы восхищаете всех своей музыкой. Вы бы околдовали публику и заставили её плакать, если бы могли говорить на её языке.

— Я думаю, ни к чему пока заставлять бедную публику плакать. И зачем мне учить немецкий язык, если все вокруг говорят по-итальянски, и Моцарт, когда захотел создать свою божественную музыку, разве писал её не на итальянские слова?

Премьера «Зельмиры» была назначена на 13 апреля.

— Выходить с премьерой тринадцатого — ты что, с ума сошёл?! — взорвался Россини и сделал Барбайе своими пухлыми пальцами йеттагуру [55] Жест в сторону человека, который может сглазить или принести несчастье, — выставленные рогами указательный палец и мизинец. .

— А что? В Неаполе я не позволил бы себе подобную смелость. Но здесь, в Вене, совсем другое дело. Здесь уверяют, что число тринадцать приносит удачу! К тому же, если премьеру перенести, придётся потерять ещё два дня. А Вейгль, что так любит репетировать, да и ты потакаешь ему в этом, вы оба и так уже вынудили меня потерять слишком много времени.

Итак, итальянский сезон начинается 13-го «Зельмирой» — «последним творением россиниевского гения». Публики невероятное множество. На площади возле театра люди толпились уже с двенадцати часов дня. «Сладостное ожидание!» — восклицали восторженные поклонники итальянской музыки. «Скандал!» — громко возмущались другие. Понадобилось вмешательство полиции, чтобы публика могла спокойно пройти в театр.

— Убедился теперь, что число тринадцать приносит удачу! — говорит Барбайя маэстро.

В какой-то момент дирекция театра уже не знает, как разместить зрителей, и вынуждена закрыть двери. А ведь в зале две тысячи мест, и обычно он кажется слишком просторным.

Всё ново для публики в этом спектакле: опера, труппа, итальянская манера петь и кланяться, роскошь декораций и костюмов, на которую не поскупился Барбайя. Но Кольбран неважно чувствует себя и не может показать во всем блеске своё искусство, «бесподобное», как было объявлено. Другие певцы — Давид, Нодзари, Амброджи, Боттичелли, — привыкшие к колоссальному залу театра Сан-Карло, теряются в столь тесном помещении. Только Эккерлин, немка по национальности, учившаяся в Италии, чувствует себя хорошо.

— Убедился теперь, что даже здесь число тринадцать не приносит удачи? — говорит Россини Барбайе.

Но музыку слушатели оценили очень высоко. И в последующие вечера, когда певцы освоились с обстановкой, атмосфера в зале всё более разогревается, буквально накаляется, публику охватывает настоящее безумие, и начинается череда триумфов, которые не прекратятся до закрытия сезона.

В Вене в эту пору отдохновения после бурных наполеоновских войн все жаждут развлечений, и любимейшее из всех — театр. В городе только и разговоров, что об итальянской труппе, итальянской опере, итальянских певцах, но больше всего говорят об удивительном маэстро, которому всего тридцать лет, а он уже написал тридцать две оперы.

— Сколько вы сказали?

— Тридцать две.

— Но это феноменально!

— Более чем феноменально. Он — гений.

О нём рассказывают необыкновенные вещи. Необыкновенные? Нет, всё это правда, уверяют фанатики. Россини становится всеобщим кумиром — реальность и фантазия помогают друг другу, прославляя его.

— А ты знаешь, что он пишет оперу за десять дней и даже не перечитывает написанные страницы, потому что переписчики выхватывают их прямо из рук!

— А ты знаешь, что поэты не поспевают за ним сочинять стихи!

— Какие сцены самые лучшие? Вы хотите знать, какие сцены самые лучшие в «Зельмире»? Чему больше всего аплодировали? Всему, за исключением увертюры.

— О, почему же?

— Потому что её нет. В спектакле очень много музыки, два акта, и опера идёт четыре часа, но никто не находит её длинной. Однако автор счёл излишним добавлять ещё и увертюру.

— Каждый вечер маэстро вынужден много раз выходить на сцену кланяться. Требуют «бис»? Нет. Введено совершенно новое правило — не разрешено повторять ни одного номера. Опера и так длится до полуночи, а кроме того, каждая сцена настолько прекрасна, что невольно ждёшь, что же будет дальше, и хочется слушать всё новые и новые мелодии.

— Ну а каков маэстро из себя?

— Красив. Полноват, но красив.

Триумфальный сезон. «Зельмира», «Риччардо и Зораида», «Коррадино» (новое название «Матильды ди Шабран»), «Елизавета», «Сорока-воровка»... Хотели поставить и «Цирюльника», но не нашлось подходящего исполнителя для главной роли.