Арнальдо Фраккароли - Россини

И они немедля — в феврале 1831 года — отправляются в путь, спасаясь от парижских туманов. До Пиренеев они добираются не без трудностей, но когда переправляются через горы и попадают в долину Каталонии, их встречает яркое солнце и тёплая ранняя весна, и путешествие становится очень приятным.

Через неделю в Мадриде Агуадо имеет честь представить Россини Фердинанду VII. Маркиз постарался устроить всё так, что маэстро оказывают в Испании полстине королевские почести. В тот вечер, когда они приехали в столицу страны, в Королевском театре срочно заменили обычный спектакль «Севильским цирюльником». Автора пригласили дирижировать оперой, на представлении которой присутствовал король. Неистовые овации, приглашение ко двору, шествие с факелами по окончании спектакля, серенада под окнами маэстро...

Во время этого путешествия архидиакон Мадрида его преосвященство Франсиско Фернандес Варела, властный и богатый прелат, сумел через своего друга Агуадо добиться от маэстро обещания написать для него «Стабат матёр» [83] «Стабат матер» — католическое хоровое (вокально-инструментальное) произведение на текст духовного стихотворения, возникшее в средние века и начинавшееся словами «Стабат матер долороза» («Мать скорбящая стояла»). . Однако маэстро поставил условие: «Стабат» не будет опубликован, и заказывать его исполнение имеет право только он один, Варела.

Когда же Россини вернулся в Париж, ему было уже совсем не до «Стабат». Весной во французской столице началась эпидемия холеры, и маэстро предпочёл переждать её вместе с маркизом Агуадо в Байоне. В конце сентября, когда уже исчезли сомнения, что эпидемия закончилась, он вернулся в Париям.

Между тем мадридский архидиакон напоминал о «Стабат», который обещал маэстро, и торопил его. И Россини, чтобы сдержать слово и не доставлять неприятностей Агуадо, принялся писать. Но закончить не успел — заболел и слег в постель. Он вынужден был попросить маэстро Тадолини дописать остальное. И в марте 1832 года «Стабат», наполовину сочинённый Россини, был отправлен в Мадрид. И был исполнен там всего один раз. Прелат прислал маэстро в подарок золотую табакерку с восемью крупными бриллиантами, вставленными в крышку, стоимостью в двенадцать тысяч франков.

Как ни старался Россини избежать холеры, всё-таки по возвращении в Париж он заболел — нет, не холерой, но другой тяжёлой болезнью. Он решил, что поправиться сможет, только если будет дышать воздухом родной Италии.

И вот он в Болонье, однако сразу же уезжает в Кастеназо. Прошло пять лет с тех пор, как он последний раз виделся с отцом и супругой. Отец спешит доложить, что жена по-прежнему играет в карты и рискует спустить всё состояние. Но маэстро заботится только о своём здоровье. Другими делами, «менее важными», он займётся позже!

Россини ужасно похудел, и стали поговаривать, будто он проводит курс лечения, чтобы «избавиться от живота».

— Глупцы! — усмехается он. — Неужели я такой дурак, что стану рисковать жизнью ради сомнительного удовольствия избавиться от живота, который к тому же нисколько мне не мешает?

Когда же он вернулся во Францию, любители музыки очень обрадовались, решив, что он опять стал сочинять. Дело в том, что издатель Трупена выпустил «Музыкальные вечера» Россини — сборник, в который вошли восемь арий и четыре итальянских дуэта в сопровождении фортепиано. В театральных кругах вновь появилась надежда, что после нового успеха (все нашли пьесы изумительными, Ференц Лист сделал дьявольское переложение для фортепиано, Рихард Вагнер оркестровал дуэт «Моряки», и под его управлением он был исполнен в Риге) маэстро снова будет писать для театра.

Маэстро, однако, думал возвратиться в Италию, так как после окончания судебного процесса с королевским домом никаких контрактов с Гранд-опера у него больше не было. Он уже собирается в дорогу, и тут банкир Ротшильд — тоже, как и Агуадо, его друг и почитатель — приглашает его посетить вместе с ним Бельгию и Германию. В Испанию — с Агуадо, в Германию — с Ротшильдом. Россини, полагая, что путешествие по Европе в обществе миллионера — случай редкий, соглашается и в июне 1836 года отправляется в путь вместе с представителем известной династии финансистов.

Чудесное путешествие. Оно приносит ему много радостей и неожиданностей. Брюссель, Антверпен, Ахен, Кёльн, Кобленц, берега Рейна, Франкфурт, Бавария. И повсюду его встречают с королевскими почестями — толпы народа, ожидающие его приезда, триумфальные арки, приёмы, банкеты, концерты, серенады под окнами гостиницы, чествования в театре. Россини снова видит признание своей славы, только на этот раз с пышностью ещё более грандиозной. Из Антверпена в Брюссель он решается проехать на поезде, но эксперимент этот оказался настолько плачевным, что навсегда отвратил его от нового дьявольского изобретения. Его первая поездка по железной дороге стала и последней.

— Это напомнило мне переезд через Ла-Манш. Несчастное человечество, к чему приведёт его эта современная страсть всё делать побыстрее! Как будто оно может опоздать к своей могиле!

Путешествие имело конкретную цель — Франкфурт, куда Ротшильд ехал на свадьбу одного из членов своего клана. Миллионеру было лестно привезти с собой Россини, кумира всех любителей музыки и, несомненно, самого знаменитого человека в мире. Во Франкфурте музыкант Фердинанд Гиллер [84] Гиллер, Фердинанд (1811—1885) — немецкий пианист, дирижер, композитор, музыкальный критик и писатель. представил Россини молодого композитора Феликса Мендельсона-Бартольди. Россини очень приветливо и доброжелательно отнёсся к нему, сразу покорив простотой обхождения, и попросил сыграть прекрасные «Песни без слов», а потом поразил юного маэстро, заявив, что знает и любит Баха.

— Как? Неужели вы, итальянец, так любите немецкую музыку? — удивился Мендельсон.

— Я? — переспросил Россини настолько серьёзно, что невольно заставил сомневаться. — Только её и люблю!

Ему нравилось иногда говорить как бы абсолютно всерьёз, вводя собеседника в заблуждение и вынуждая переспросить: «Вы это серьёзно или шутите?» Мендельсон, тоже умнейший человек, счёл, что Россини говорит совершенно серьёзно, но всё же спросил:

— А как же итальянская музыка...

— Итальянская музыка? — так же всерьёз продолжал Россини. — Что касается итальянской музыки, то мне на неё наплевать...

— О! — воскликнул немецкий композитор.

— Вот именно — о!

Мендельсон немного обиделся, когда Россини, слушая его этюды, заметил:

— Это напоминает Скарлатти.

Но обида молодого композитора была быстро развеяна простодушной откровенностью «великого и толстого» Россини, как написал Мендельсон родным после этой встречи, «который был в самом прекрасном расположении духа. Я знаю очень немногих, кто был бы столь же приятен и остроумен, как он. О Париже, французских музыкантах, о себе он рассказывал забавнейшие вещи. А когда говорит о присутствующих, то делает это с таким большим уважением, что невольно веришь ему, пока не заметишь лукавство в его глазах. Те, кто не считает его гением, сразу же меняют своё мнение, едва только послушают его».