Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

26-го июня, меня разбудили в 6 часов утра пушечные выстрелы, объявлявшие о разрешении от бремени великой княгини Марии Феодоровны сыном, названным Николаем. Она разрешилась от бремени в Царском Селе; императрица ухаживала за ней всю ночь и была преисполнена радости от рождения еще одного внука. Через неделю было назначено крещение, и великий князь Александр был восприемником своего брата.

Через некоторое время случилось происшествие, очень огорчившее ее величество. На одном из воскресных балов воспитательница молодых великих княжон, Ливен, попросила разрешения у императрицы поговорить с ней. Императрица усадила ее возле себя, и Ливен сообщила ей о поступке великого князя Константина с одним гусаром, с которым он очень жестоко обошелся. Этот жестокий поступок был совершенною новостью для императрицы; она сейчас же призвала своего доверенного камердинера и приказала ему собрать всевозможные сведения об этом происшествии. Он вернулся с подтверждением доклада Ливен. Ее величество была так огорчена, что чуть не заболела; я узнала потом, что когда она вернулась в свою комнату, с ней сделалось нечто в роде удара. Она написала великому князю Павлу о всем случившемся, прося его наказать сына, что он и исполнил со всей строгостью, но не так, как бы следовало. Затем императрица велела посадить его под арест.

Следующее воскресенье, не чувствуя себя еще вполне хорошо, императрица приказала великому князю Александру дать у себя бал. Этот бал мне показался грустным до невозможности. Нездоровье императрицы беспокоило меня в глубине души; у меня были тяжелые предчувствия, которые, к несчастью, слишком скоро оправдались. Пригласили великую княгиню Анну, которую ни за что не хотел пустить из дому великий князь Константин. Она не пробыла и получаса на балу, как он прислал за нею, и она уехала, едва сдерживая слезы.

Новые проекты и новые надежды занимали общество: говорили о браке великой княжны Александры со шведским королем. Однажды вечером императрица подошла ко мне и сказала: «Знаете ли, что я занята устройством судьбы моей внучки Александры и хочу ее выдать за графа Шереметева» [140] Шереметев, граф Николай Петрович (р. 1761 г., ум. 1809 г.), впоследствии действительный тайный советник, обер-камергер, шеф пажеского корпуса, один из самых богатых людей того времени. В 1790 году Шереметеву было 45 лет. Впоследствии он женился на крепостной своей артистке, Прасковье Ивановне Ковалевской (ум. 1803 г.), отличавшейся выдающимися душевными качествами, и брак этот был признан императором Александром. После смерти Прасковьи Ивановны, Шереметев, в память ее, основал шереметевский странноприимный дом в Москве. . «Я слышала об этом, ваше величество, — ответила я, — но говорят, что родные не согласны». Этот ответ ее очень позабавил.

Хотя казалось, что ее величество совершенно поправилась, она все же жаловалась на боль в ногах. Однажды, в воскресенье, в промежуток времени между обедней и обедом, она взяла меня за руку и подвела к окну, выходившему в сад. «Я хочу, — сказала она, — построить здесь арку, соединенную с залами колоннады, и воздвигнуть на нем часовню; это бы избавило меня от того длинного, путешествия, которое мне приходится делать, чтобы выслушать обедню. Когда я подхожу к амвону, у меня уже нет сил держаться на ногах. Если я скоро умру, я уверена, вас это очень опечалит». Эти слова императрицы произвели на меня непостижимое впечатление: слезы оросили мое лицо. Ее величество продолжала: «Я знаю, что вы меня любите. Я вас тоже люблю, успокойтесь». Она меня быстро оставила: она была растрогана. Я стояла, прижавшись лицом к стеклу и заглушая рыдания.

Мне казалось, что дни летели; я испытывала большую грусть чем всегда, покидая Царское Село. В глубине души мне чудился голос, говоривший: Ты провела здесь лето в последний раз. За несколько дней до отъезда, великая княгиня Елисавета попросила у меня прощальную записку. Я никогда не могла понять мотива этой просьбы, но это еще более омрачило мои мысли. Все, казалось, готовилось к грустному концу. Я повиновалась ей, а она дала мне в обмен тоже записку, которую я храню до сих пор.

Приезд в Петербург шведского короля Густава IV. — Герцог Зюдерманландский. — Деликатность императрицы. — Празднества в Петербурге и переговоры о браке Густава IV с великой княжной Александрой Павловной. — Переписка императрицы с Густавом и его поведение. — Настроение духа императрицы и ее нездоровье. — Мрачные предчувствия графини Головиной. — Кончина императрицы Екатерины.

По возвращении в город, начали говорить вслух о приезде шведского короля и готовились к праздникам и удовольствиям, сменившимся похоронами и слезами.

Король приехал через некоторое время после возвращения двора в город. Он носил имя графа Гага и жил у своего посла, барона Стединга. Его первое свидание с императрицей было очень интересным; она его нашла таким, каким желала найти. Мы были представлены королю в Эрмитаже. Выход их величеств был замечателен: они держались за руку, и величественная осанка императрицы не затмила благородного вида молодого короля; его черный шведский костюм, волосы, спускающиеся до плеч, придавали ему рыцарский вид. Все были поражены этим зрелищем.

Трудно себе представить что либо менее величественное, чем наружность дяди короля — герцога Зюдерманландского. Он — небольшого роста, с косыми смеющимися глазами, губы у него сердечком, живот выпячен, а ноги, как спички. Его движения быстры и суетливы. Я ему очень понравилась, и он настойчиво ухаживал за мной при всех наших встречах. Императрицу это очень забавляло. Однажды, вечером, в Эрмитаже он ухаживал за мною более обыкновенного. Ее величество подозвала меня и сказала смеясь: «Знаете пословицу: верь на половину тому, что тебе говорят, но верьте только на четверть вашему ухаживателю».

Двор находился в Таврическом дворце; чтобы разнообразить вечера, дали небольшой бал, на который были приглашены лица, бывавшие в Эрмитаже. Мы собрались в гостиной, императрица вошла и села возле меня. Мы беседовали некоторое время; ожидали короля, чтобы открыть бал. «Мне кажется, — сказала императрица, — что лучше начать танцы; когда явится король, он будет менее смущен, увидав всех танцующими, чем ожидающими его прихода. Я сейчас скажу, чтобы играли полонез». «Вы приказываете мне сказать это?» — спросила я. — «Нет, — отвечала она, — я сейчас позову камер-пажа». Она сделала знак рукой, не замеченный камер-пажом, но принятый вице-канцлером графом Остерманом на свой счет. Старец подбежал к императрице так быстро, как он только мог с помощью своей длинной палки; она поднялась, отвела его к окну и очень серьезно разговаривала с ним около пяти минут. Затем она вернулась ко мне и спросила, довольна ли я ею. «Мне хотелось бы, — ответила я, — чтобы все петербургские дамы пришли учиться у вашего величества тому, с какой любезностью нужно принимать гостей». «Но как же я могла сделать иначе, — возразила она: — я огорчила бы этого старичка, сказав, что он ошибся; вместо этого я поговорила с ним о том, о сем, уверила его, что я его действительно звала, он доволен, вы довольны, а я в особенности».