Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Немедленно по выздоровлении великой княгини Елисаветы двор отправился в Петергоф. Я проводила лето против Каменного острова, в деревне, принадлежавшей моей свекрови [191] Головинская дача, у Черной речки, ныне принадлежащая Воспитательному Дому. . Эта уважаемая женщина с год уже как умерла. Графиня Толстая жила со мной. Мы несколько раз ездили в Петергоф на благодарственные молебны, по случаю побед нашей армии.

Суворов покрыл себя бессмертными лаврами. Имя его возбуждало благоговение и уважение. Император дал ему титул генералиссимуса и пожелал, чтобы его поминали на эктении за обедней наравне с императорской фамилией.

В Петергофе произошло, между тем, довольно интересное событие. Император был однажды у m-lle Лопухиной и получил при ней известие из армии о новой победе. В донесении Суворов прибавлял, что в скором времени отправит полковника князя Гагарина с неприятельскими знаменами и с более точными подробностями об этой победе. Это известие произвело на m-lle Лопухину сильное впечатление, которое она напрасно старалась скрыть от императора. Не будучи в состоянии устоять против его просьб и, наконец, против его повеления, она бросилась на колена перед ним и призналась, что знала князя Гагарина в Москве, что он был влюблен в нее, и что из всех ухаживателей он один заинтересовал ее. Она прибавила, что не могла оставаться равнодушной к известию о предстоявшем свидании с ним, и что она полагается на великодушие императора относительно их обоих. Император с большим волнением выслушал это признание и с внезапным порывом принял решение устроить замужество m-lle Лопухиной с князем Гагариным, который приехал несколько дней спустя [192] 7-го июля 1799 года при дворе было молебствие по случаю победы Суворова над французами при реке Треббии. Известие о ней привез накануне, как курьер от Суворова, майор, князь Павел Гаврилович Гагарин, который тотчас же пожалован был командорским крестом ордена свят. Иоанна Иерусалимского. . Он был прекрасно принят императором, определен в 1-й гвардейский полк, и в скором времени объявлена была предстоящая свадьба его и назначение генерал-адъютантом его величества [193] Князь И. Г. Гагарин, майор и адъютант Суворова, 19 июля 1799 года пожалован был в полковники, с определением в лейб-гвардии Преображенский полк, в батальон его величества. 11-го января 1800 года княжна Анна Петровна Лопухина благодарила императрицу за дозволение вступить в брак с Гагариным, которому уже было пожаловано звание генерал-адъютанта, а 8-го февраля совершено было их бракосочетание. .

Возвращаюсь к тому, что происходило вокруг меня. Не могу пройти молчанием некоторых событий, послуживших подготовлением к моим горестям. Я чрезвычайно была поражена кончиной графини Шонбург, последовавшей около того времени. Принцесса Тарант была в этом случае моим ангелом хранителем, вследствие глубокого участия, с которым она разделяла мое горе. Графиня Толстая часто оставляла меня и уезжала в Петергоф. Муж ее сбросил маску, втерся в милость у императора и императрицы и начал разыгрывать роль ревнивого мужа. Лорд Витворт все более и более ухаживал за его женой. Граф Толстой готов был очернить меня, приписывая мне такую роль, которую я не только исполнить, но и понять не могла. С невыразимой горестью видела я, что графиня Толстая удаляется от меня. Я указывала ей на опасность, которой она, по-видимому, подвергалась, но голос мой не доходил более до ее сердца, которое становилось слабым и ненормальным. Она сошлась с m-lle де-Блом, которая сопровождала ее в поездках и прогулках. Это была очень хорошая девушка, но слабая и уступчивая, тогда как надо было сдерживать некоторые неосторожные действия графини. Приближался петергофский праздник, и я думала, что мне следует поехать на него из приличия, хотя я к тому вовсе не была расположена, но прежде чем решиться на это, я написала великой княгине, спрашивая, не будет ли ей неприятно мое присутствие, и могу ли я еще рассчитывать на ее расположение ко мне. Я высказала ей, что все происходившее делает меня очень несчастной, что я не виновата во всех этих переменах, и умоляла ее ответить мне совершенно искренно. Графиня Толстая взялась передать мое письмо. Великая княгиня ответила мне ласково и успокоительно. Я поехала на бал. С беспокойством ловила я взгляд великой княгини. Вид ее, холодный и равнодушный, очень огорчил меня, и я с трудом удержалась от слез. Принцесса Тарант была почти так же огорчена, как и я, и не оставляла меня: ей легче других было судить о моих чувствах. На другое утро я отправилась гулять в Монплезир, где я надеялась встретить великую княгиню Елисавету. Действительно, она была там. Я умоляла ее объяснить мне причину ее холодности со мной. Я сказала ей, что если бы могла это предвидеть, то ни за что на свете не приехала бы на этот праздник, что строки ее, дышавшие добротой, как и она сама, заставили меня принять это решение. Великая княгиня сделала все возможное, чтобы избежать объяснения, и я ясно видела, что ее ангельская душа страдала от огорчения, которое она мне причиняла. Я замолчала. Мы расстались, и я дала себе слово молча страдать и никогда не жаловаться. Однако сердечное горе расстроило мое здоровье. Я чувствовала, что жизнь моя зависела от той, которая теперь отталкивала меня. Опасные и тяжелые чувства, наполнявшие сердце графини Толстой, усиливали мое горе. Более чем когда либо я оценила дружбу принцессы Тарант; она стала моим утешением, моей силой и опорой. Жалею тех, которые незнакомы с этим чувством, посланным Провидением: оно, как чистый источник, смягчает черствость души. Несмотря на печаль, в которую я была погружена, бывали минуты, когда невозможно было не разделить любезного и веселого настроения духа, характеризовавшего хорошего знакомого нашего, шевалье д’Огар.

При дочери графини Толстой была англичанка, до страсти любившая речные купанья. Мы устроили плавучую купальню, и она в нее часто ходила. Муж мой велел пустить туда пескарей, наловленных в пруду, чтобы их очистить. M-lle Эмри, ничего не подозревая, спокойно вошла в купальню и была там вся покрыта рыбой. Удивление ее было чрезвычайно, и это приключение подало повод к разного рода шуткам. Шевалье д’Огар, живший тогда у нас, написал пародию на проклятие Камиллы. В этих стихах он заставлял ее говорить против моего мужа. Вот эта невинная шутка, которая может быть везде помещена: