Варвара Головина - Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

Велев отобрать у книгопродавцев произведения Вольтера и Руссо, император Павел запретил ввоз всех книг без исключения. Точность, с которою исполняли это приказание, дала повод к очень неприятной сцене, происшедшей в Павловске. Великие князья, великие княгини и весь двор ожидали вечером их величеств в собственном саду императрицы, откуда отправлялись обыкновенно на прогулку верхом, бывшую в большом употреблении при дворе в этом и в предыдущем году. Все собрались под окнами первого этажа, где находились аппартаменты их величеств. Слышно было, как император прошел из своих аппартаментов к императрице, и вскоре голоса их возвысились. Императрица говорила со слезами, в тоне ее слышался упрек; император сухо отвечал ей. Интонация слышалась ясно, но слов разобрать было нельзя. Сцена эта продолжалась. Присутствовавшие в садике погружены были в глубокое молчание. Все как-то сконфуженно смотрели друг на друга, не зная, что будет дальше, как вдруг вышел император очень не в духе и сказал великим княгиням и остальной свите: «пойдемте, mesdames, лошади готовы». Надо было дожидаться императрицы, которая, минуту спустя, вышла с заплаканными глазами и последовала за императором с печальным видом. На другой день известна была причина этой сцены. Императрица выписала себе книги. Таможня, не получив предписания об исключении ее величества из общаго правила, задержала книги, адресованные на ее имя. Императрица это узнала и увидела в этом обиду для себя. Она выбрала для жалобы как раз то время, когда император вошел к ней, высказывая ему, что с ней поступают неуважительно, и что государь, по-видимому, одобряет такой образ действий. Хотя жалобы императрицы надоели императору и выводили его из себя, все же он отдал приказ исправить эту ошибку. Справедливо удивляются, что с своим вспыльчивым и гневным характером Павел так долго переносил мелочность императрицы и ее частое забвение такта и меры.

После пребывания в Петергофе двор провел в Царском Селе, вместо Павловска, конец июля и начало августа. В Царском Селе великая княгиня Елисавета лишилась дочери [212] Великая княжна Мария Александровна скончалась 27 июля 1800 г. . Император, по-видимому, был огорчен этой смертью и испуган впечатлением, произведенным сильным горем на великую княгиню Елисавету: она почти не плакала, что очень обеспокоило императора. Государь выказал при этом случае теплое участие к своей невестке.

Кончина маленькой великой княжны произвела на меня ужасное впечатление: сердце мое было растерзано и от испытываемой мною горести и от необходимости скрывать мои чувства. Графиня Строганова [213] Софья Владимировна, урожд. княжна Голицына, дочь кн. Владимира Борисовича и знаменитой Натальи Петровны, дочери гр. Петра Гр. Чернышева, известной под именем princesse moustache. Графиня Софья Владимировна (р. 1774 г., ум. 1845 г.) пользовалась особым расположением великой княгини, впоследствии, императрицы, Елисаветы Алексеевны, отличалась своими нравственными качествами и разносторонним образованием. застала меня однажды всю в слезах. Она не могла прийти в себя от удивления при виде моего горя, зная, что великая княгиня Елисавета совершенно удалила меня от себя и вычеркнула из своего сердца. Тело малютки было затем набальзамировано и перевезено в Невский монастырь. Я предложила принцессе Тарант поехать поклониться усопшей. Она согласилась. Приехав в монастырь, мы вошли в придел, в котором стоял гроб, сплошь обтянутый черным. Паникадила горели вокруг праха маленького ангела. Я подошла поцеловать ее руку, но едва только дотронулась до нее губами, как рыдания начали душить меня. Моя глубокая привязанность к великой княгине дала себя почувствовать с такою силой, что я сама себя не помнила. Она забыла меня, бросила, отнеслась несправедливо, — все эти горькие истины разрывали мое сердце, как вдруг новое чувство успокоило его. Я говорила себе: «она больше не любит тебя, но в эту минуту сердце ее заодно с твоим: и то, и другое движимы одним и тем же чувством». Мысли ли мои прояснились, но горестная отрада последовала после тяжелого смешения моих чувств и ощущений. Граф Толстой, бывший там для наблюдений за погребальной церемонией, подошел покропить спиртом тело малютки. Он поглядел на меня с торжествующей улыбкой: вероятно, граф наслаждался мыслью, что погубил меня во мнении их высочеств. Сознаюсь, что вид и выражение его лица влили новую отраву в мое сердце.

Приезд в Петербург шведского короля Густава IV. — Мария Антоновна Нарышкина, урожденная княжна Четвертинская. — Михайловский замок. — Интриги при дворе графа Палена и графа Кутайсова. — Увольнение графа Ростопчина от службы. — Приезд в Петербург генерала Бенигсона. — Внезапная кончина императора Павла. — Скорбь императорской фамилии. — Положение, занятое вдовствующей императрицей Марией Феодоровной. — Погребение императора Павла Петровича.

В октябре, шведский король совершил свое второе путешествие в Петербург [214] Король шведский Густав IV прибыл в Петербург 29 ноября 1800 г. . Он приезжал заключить договор с императором против Англии. С присоединением к этому договору Дании образовался тройственный союз. Государь, по-видимому, позабыл все происшедшее во время последнего пребывания короля. Оба государя вели переговоры вместе, и политические дела устроились к лучшему, как вдруг это доброе согласие расстроилось по капризу императора. Каждый вечер бывали спектакли в Эрмитаже во время пребывания короля. Давали как-то « La belle arsine », и угольщики, появляющиеся в 3-м акте, были в красных колпаках. Король, мнение которого о французской революции и обо всех, игравших в ней роль, было тождественно с мнением императора, считал возможным пошутить на этот счет и сказал государю: «Мне сдается, что у вас есть якобинцы». Император, бывший, вероятно, в этот день в худшем расположении духа, чем в остальное время, принял эту шутку довольно дурно и очень сухо ответил королю, что якобинцев при его дворе нет, и что он не потерпит их в своей империи. С этой минуты государь так дурно и невежливо обращался с королем, что его величество счел за лучшее сократить пребывание в Петербурге. Император дал волю своему дурному расположению до того, что послал приказ о возвращении назад, в Петербург, придворной кухни, которая, по обычаю, предшествовала королю до шведской границы. Король оказался настолько находчив, что обратил все в смешную сторону, когда ему донесли о том, и забавлялся, поторапливая свое путешествие с целью опередить на несколько станций приказ о лишении его пищи, следовавший за ним. — «Скорее, — говорил король своей свите на станциях, где останавливался переменять лошадей: — быть может, мы сегодня и пообедаем» [215] О пребывании Густава IV в Петербурге см. «Сборник И.Р.И.О.», IX, 392–398. Король, по отзыву иностранцев, вел себя легкомысленно и надменно, раздражая императора. .