Тимоти Листер - Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ

Самар, хотя была из христианской семьи, проявила больше понимания. Она считала, что мое обращение говорит о зрелости, долгожданном разрыве с бандой. Казалось, против мусульман она ничего не имела, и мы продолжали строить планы на будущее.

А к строгому соблюдению предписаний новой веры меня невольно подтолкнула — кто бы мог подумать — полиция Корсёра.

Славным июньским вечером, сразу после летнего солнцестояния, когда солнце все еще высоко в небе, мы с друзьями сидели в курдском ресторане в Корсёре, собираясь смотреть поединок за звание чемпиона мира в супертяжелом весе — странный бой Майка Тайсона и Эвандера Холифилда в Лас-Вегасе.

Мимо ресторана проехала, но затем вернулась полицейская машина. Из нее вышли два офицера.

— Мортен Сторм, — с самодовольной ухмылкой произнес один из них, — вы арестованы за попытку ограбления банка.

К ограблению я отношения не имел и решил, что они просто меня достают. Думая, что скоро вернусь в ресторан, крикнул друзьям: «Не дайте пиву нагреться».

Я был не прав. То пиво я не попробовал и не увидел, как Тайсон откусил Холифилду ухо.

Вместо этого я провел ночь в полицейском участке, изучая голые стены и размышляя над своей судьбой. Уже в который раз, как только жизнь начинала налаживаться, прошлое и дурная слава меня догоняли.

Я думал, этому не будет конца. «Они от меня не отстанут». Пока я в Корсёре, будут за мной следить, все, что меня ждет, — банда на воле и еще худшая банда в тюрьме. Мне не хотелось провести полжизни за решеткой.

На следующее утро, в ожидании очередного вызова в суд, я просто сказал себе: «Хватит».

Пришло время круто изменить жизнь, прежде чем меня не втянули в бесконечный круговорот судебных разбирательств, тюремных сроков и попыток реабилитации. Под стражей меня продержали десять дней. Нескольких «Бандидос», принимавших участие в попытке ограбления банка, я знал, но не выдал. Верность все еще имела значение. Однако краткое пребывание в тюрьме в Кёге стало знаковым событием, укрепив во мне ценности и самодисциплину, которым я следовал как новообращенный мусульманин.

Первый мой жест был символическим. Я объявил тюремной администрации, что я мусульманин и не буду есть свинину. Потом я встретил еще одного обращенного, Сулеймана, глубоко и сильно на меня повлиявшего. Бритоголовый Сулейман походил на Брюса Уиллиса. Сидел он по обвинению в незаконном владении оружием, но это не мешало ему учить меня исламу и тому, что он несовместим с «Бандидос».

— Ты должен выбрать, — сказал он в один прекрасный день, когда мы гуляли по тюремному двору. — Для Аллаха ты никогда не станешь истинным мусульманином, если будешь пить, принимать наркотики и не руководствоваться в жизни благими намерениями. Сердце — святилище Аллаха, не впускай в него никого, кроме Аллаха.

Сулейман был прав. Из «Бандидос» пора было уходить. Ислам уже менял меня, и не только как еженедельный или даже ежедневный обряд, но мировоззрение, вскоре начавшее определять все мои поступки.

Палестинский друг подарил мне кольцо с гравировкой «Аллах», я хранил его как сокровище. Из почтения я держал Коран на самом высоком месте в камере.

Еще одним заключенным, с которым я познакомился в Кёге, был палестинец Мустафа Дарвич Рамадан. Он сидел за вооруженное ограбление, совершенное ради дела джихада. Сидел он в одиночке, и я слышал, как он молился. Мне удалось принести ему немного фруктов, и мы смогли перемолвиться парой слов. Впоследствии он всплыл в одном из самых жестоких видеороликов из Ирака.

Обвинений в ограблении против меня не выдвинули, и я вышел из тюрьмы в Кёге, решив поскорее уехать из Дании и порвать с «Бандидос». Некоторые из моих бывших товарищей не могли смириться с тем, что я ушел из банды, и даже заподозрили, что я переметнулся к «Ангелам Ада». Я скрывался, переезжал с места на место и всегда держал наготове заряженный пистолет.

Вскоре вышел Сулейман. Пакистанская родня его жены обосновалась в Центральной Англии. Он хотел к ним переехать — и его старый фургон открывал мне путь к новой жизни.

Хмурым летним утром мы отправились в Кале, потом пересекли Ла-Манш. Белые — точнее, цвета грязной яичной скорлупы — скалы Дувра звали к новому приключению. Я уезжал от разгневанных байкеров и запутанных любовных связей. Сексуально ненасытная Самар мало походила на ангела. Я даже возобновил связь с Вибеке, но вскоре понял, что хочу вернуть Самар. Она приехала на свидание в тюрьму в Кёге, и мы говорили об исламе. Она даже сказала, что готова стать мусульманкой.

Когда устроюсь на работу, найду жилье, откроются новые горизонты — я ей позвоню. Она обещала приехать ко мне.

В Англии моим пристанищем стал Милтон-Кинс. Город спланирован архитектором и представляет собой безликие жилые кварталы, разбросанные прямо в полях. Родственник Сулеймана помог мне найти жилье и работу на складе. Благодаря исламу я впервые в жизни скопил немного денег. Я надеялся, что Самар поймет, что я справился с трудностями, и приедет.

Сулейман ежедневно подталкивал меня на путь правоверного мусульманина. Он был прозелитом, я — обращаемым. Он заставлял меня молиться пять раз в день и носить феску.

— Спутники Пророка Мухаммеда никогда не ходили с непокрытой головой, — объяснил он мне однажды, когда мы проезжали мимо одной из мечетей Мидленда.

Вскоре я стал молиться сам. С рвением новообращенного впитывал обычаи и предписания ислама. Впервые в жизни ощутил почву под ногами.

Два месяца спустя после переезда я набрался смелости позвонить Самар и попросить приехать. Я надеялся, что смогу убедить ее тем, что изменился, начал новую жизнь.

Обычно я владею собой, но бросая фунтовые монеты в щель таксофона, почувствовал, что ладони у меня мокрые, а язык прилип к небу.

После пары гудков она подняла трубку.

— Дорогая, это Мурад, то есть Мортен. Как ты?

Она молчала.

— У меня хорошая работа. Я подкопил денег. И у меня приличное жилье. Милтон-Кинс не ахти что, но недалеко от Лондона.

Говорил я точно телефонный торговец. На другом конце провода — молчание. Собравшись с духом, я продолжал:

— Нам хватит на хорошую свадьбу и медовый месяц. Я знаю людей, которые помогут устроить настоящую мусульманскую свадьбу.

Она меня перебила и плюнула в трубку чистым ядом.

— Пошел ты и твой ислам! Я не хочу жить в Англии, я не хочу жить с тобой.

Я стушевался.

— Самар…

— Не звони мне больше!

И бросила трубку.

Я смотрел сквозь грязные стекла. Помолвка разорвана — навсегда. Шатаясь, вышел на улицу. Моя первая попытка серьезных отношений разлетелась в прах. Я был один.

Звонил я с уличного автомата рядом с домом.

— Ас-саляму алейкум.