Антонина Пикуль - Валентин Пикуль

Работал Валентин Саввич напряжённо. За короткое время из-под его пера родилось 11 миниатюр. Но писал он, выбирая таких героев, в деяния которых мог вложить свои сегодняшние мысли и настроение.

В центре каждой миниатюры — личность, вершащая свою судьбу, а значит, и историю.

Помню, с каким настроением, легко и непринужденно писал Валентин Саввич о Павле Матвеевиче Обухове — отце стальной пушки в России. Писатель просматривал всё, что есть в библиотеке по истории стали, о пушечном деле, а также по истории сталепушечных заводов в Перми, Златоусте и Петербурге, вчитывался в страницы заинтересовавших его книг. Уже спустя три дня я читала новую миниатюру — «Секрет русской стали».

Не считаю необходимым останавливаться на всех миниатюрах, написанных в этот период, о них пойдет подробный разговор в дальнейшем, а сейчас перейдем ко второму тому «Фаворита», рукопись которого давным-давно автор должен был представить в Лениздат.

Целеустремлённый труд никогда не бывает напрасным.

Радость, как и горе, — особа компанейская и не гуляет в одиночку…

Пришла, датированная 25-м днем февраля, рецензия старшего научного сотрудника Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, доктора филологических наук Галины Николаевны Моисеевой на первый том «Фаворита».

С каким нетерпением ожидал Валентин поступления таких документов, дающих возможность хоть на немного приоткрыть завесу над тревожащими автора вопросами: допустят ли «Фаворита» до издания, рискнет ли кто дразнить Пикулем растревоженную и взволнованную официозную критику и русофобскую идеологию?

Далее подробнее остановимся на полученной рецензии. Приведём заключительные строки: «…роман Валентина Пикуля “Фаворит” после научного редактирования может быть рекомендован к печати».

Это резюме являлось ступенькой, на которую можно было делать следующий шаг. С хорошим настроением, с надеждой на лучшее Валентин Саввич начал «нацеливаться» на второй том «Фаворита» под названием «Его Таврида».

Все коллизии авторских переживаний, забот и успехов довольно чётко просматриваются, когда перебираешь подряд записки-письма Валентина Саввича ко мне, составлявшие отнюдь не маловажную грань нашего общения. Я их получала практически каждое утро и, честно говоря, очень горда тем, что с первых же дней совместной жизни собирала и бережно хранила, относясь к ним почти как… к «треугольничкам» с фронта.

Даже по первому слову обращения можно было определить его настроение: Дочка! Деточка! Тануки! Доченька! Маркиза! Тосенька! Родная! Тося!

Если «Тося!», то далее следовало какое-то деловое поручение: что-то купить, отвезти, привезти, кому-то позвонить или, как было на 23 февраля, не забыть прихватить на работу приготовленные им сувениры, бутылку коньяка и лимоны, чтобы поздравить с праздником ветеранов. Валентин Саввич ничего не забывал.

Но большинство записок, конечно, о работе. Я хочу привести некоторые из них без всяких комментариев, в надежде, что они помогут почувствовать настроение, ритм и напряжение периода создания писателем второго тома «Фаворита и работы над миниатюрами.

Валентин на записках не ставил числа, он не знал их, цифрами помечено время, в разные дни — читай: ночи. Многие обращения ко мне, кроме «доченька» — опускаю. На обороте записок я ставила даты и название вещи, над которой Валентин работал. Записки даются в большом сокращении…

05.05. Доченька! Сидел, вкалывал и разом окосел — дух вон и лапки кверху. Лягу с “Индией”. Встану-позвоню. Надулся чаю, перекурился…(приписка карандашом. — А. П.) Уже шесть. Ещё не сплю…

Дочурка моя хорошая! 06.40. Ложусь. Устал страшно. Но было интересно. Отгрохал 32 стр. и остановил сам себя, дабы сберечь силы…

01.45. Закончил первый лист — две первые главы. Сижу, обдумываю третью — о Таракановой.

02.15. Окосел ужасно. Ложусь. Еще почитаю…С 2-х часов до пол шестого гонялся за мухой, очень нахальной. Наконец и ее победил…

Прочти о Таракановой и картине Флавицкого. Познавательно. Устал. Сижу и смотрю картинки (альбомы. — А. П.).

06.10. Если будет время — прочти о Чижове (родине Потёмкина. — А. П.) — как жили в старину…

07.05. Сегодня сделал 10 стр. Попью чайку и еще попробую дописать главу до конца…

05.20. Вылез на 104 стр. Окосел совсем, ажно заколдо-бился. Сейчас хлебану чайку и сковырнусь… Уже 6 часов — ложусь.

Сейчас 3 часа. Закончил главу — вылез на 134 стр. Сделал отбой в шесть страниц. Доволен! Получилось ничего себе. Спать совсем не хочу, но и начинать новую главу опасно. Немного подумаю… Шесть — ложусь…

07.05. Купи ортофикса, да побольше. Только открой баночку и посмотри, чтобы он был белый по цвету и незасохший…

Покушал уху. Вкусная. Проветрю и спать…Всю ночь гонялся за Пугачёвым, но пока ещё не поймал. Оставляю главу на столе, прочти и скажи своё мнение.

07.30. Куда-то задевался Храповицкий, найди, ради Бога!

Решил, пока вы дрыхнете (я и дети. — А. /7.), устроить пир по случаю дня рождения. И устроил себе запой: сделал 22 страницы. Вылез на 418-ю! Сейчас ровно 7 часов. Оденусь и пойду с Гришенькой писать…»

03.40. Давно не было так хорошо, как сегодня. И работа спорится, и настроение хорошее. Может быть, болезнь всё-таки отступила?

06.10. Мне позарез нужны стихи Потёмкина… Просмотри Петрова, Рубана, может быть, там какое-то упоминание найдёшь. Просмотри стихи 18 века, и если что встретишь — выпиши… Он писал простые вирши и говорил простонародным языком.

Хоть тебе и тяжело, но закажи такси и встреть гостей. Это надо сделать. Помоги разместиться в гостинице, а потом назначь время встречи.

У меня сегодня болела голова. Напился цитрамону, но боль не прошла. Сделал мало — 6 стр…

07.10. Худо-бедно, кажется, закончил. Всех поубивал — хоть и жаль Курносова…

07.30. Остается одна глава «После Потёмкина», но это потом…

Читай главу о смерти Потёмкина… Ужасно уставший…

07.20. Я вот что подумал: давай в эти дни сядем за сокращение («Фаворита». — А. П.) …Убирать придётся много, м.б. и вторник захватим. Договорись на работе. Правку нужно делать сразу в 4-х экз., чтобы не путаться…

Готовься, доченька, поможешь… Ух! Устал, пока писал тебе. Всё. Иду спать!.. Твой навеки В.

Нередко ночные бдения приводили к полному истощению моральных и физических сил. И тогда он падал в свою кровать, оставив на столе короткую, но очень понятную мне записку:

«Дочка, я — пас!»

Очень запомнился мне один мимолетный разговор, состоявшийся как-то вечером.

— Сегодня я встал с мрачным настроением и головными болями, — пожаловался Валентин. — Всю ночь во сне что-то писал, но многое у меня не получалось. Вот и не отдохнул.