Антонина Пикуль - Валентин Пикуль

— А ты, как почувствуешь усталость, приляг и отдохни, — по простоте своей посоветовала я.

— Прилечь-то можно в любое время, но работы от этого не убавится, — очень серьёзно и даже назидательно промолвил Пикуль.

Я считаю необходимым поместить в свой рассказ о Валентине Пикуле эту небольшую зарисовку не только потому, что она необычна сама по себе. Но, главное, потому, что по этим запискам, так же, как по книгам писателя, можно представить, определить и почувствовать тайну творчества и образ авторской личности.

Сейчас мне хотелось бы немного рассказать о людях, биография которых только начиналась, о моих детях. И не столько о детях, сколько об их взаимоотношениях с Валентином Саввичем.

Марина заканчивала десятилетку, а Витя — восьмой класс. Не хочу преуменьшать важности ответственного этапа: выбора — кем быть? От этого выбора часто зависит вся последующая жизнь.

Переживаний за предстоящую длительную экзаменационную нервотрёпку было много. С волнением следила я за Мариной. Мятущаяся юность ещё окончательно не определилась в выборе своего жизненного пути. А мы с Ва-дентином решили не вмешиваться. Тем более что однажды я уже пыталась приобщить дочь к своей любви и мечте, но неудачно. После третьего класса по моей настоятельной рекомендации, несмотря на большой конкурс (20 человек на место), требовавший огромного морального и физического напряжения, она поступила в Рижское хореографическое училище. Проучившись несколько лет, она ушла оттуда разочарованной.

И вот Марина объявляет, что решила идти по моим стопам — после школы поступать в Ленинградский институт культуры.

— Молодец, — одобрительно говорил Валентин, — поедешь в Ленинград. С жильём проблем не будет. Остановишься на время у Нины Владимировны Бурцевой, у нас с ней самые тёплые дружеские отношения ещё с юношеских лет.

Пикуль считал, что каждый молодой человек должен выбирать сам себе дело по душе. Это главное условие развития личности, а значит, и всего государства.

Пикуль старался всегда и во всём помогать детям, согреть их души, хотя часто и не знал, как это сделать, поскольку никогда ранее с детьми не общался. Материально особенно не баловал, обычно говорил:

— Купи, что им нужно или что они хотят.

Беседы с детьми Валентин Саввич проводил с точки зрения педагогики весьма профессионально. Казалось бы, что книги Пикуля и его взгляды на жизнь — удел взрослых и зрелых людей. Но в душе автор исторических и военно-морских романов и особенно миниатюр лелеял мечту донести прежде всего до молодёжи высокий смысл понятий: долг, честь, совесть, дружба. Именно для них он создавал первую ступень патриотизма — причастность к истории своего Отечества.

Учить других — дело благородное, учиться самому — дело благодарное.

И Валентин в своей жизни отдавал предпочтение второму. Отсюда и складывался круг его общений. Любил он умудрённых жизненным опытом, влюблённых в свою профессию интеллигентных людей.

Не скажу, что дети, в свою очередь, сразу и безоговорочно приняли Валентина Саввича как близкого им человека. И это понятно: психологии такого возраста свойствен максимализм в оценках ситуаций, не поддающийся даже приблизительному прогнозированию. Кроме того, высокий авторитет личности Пикуля подсознательно диктовал необходимость соблюдения какой-то дистанции, тактичное преодоление которой требовало времени.

Со своей стороны Валентин Саввич делал всё, чтобы сократить это время.

Самым серьёзным образом он взялся за духовное воспитание моего сына Виктора, увлечённого, видимо, передающейся по наследству романтикой военно-морской службы. Мальчик он был начитанный: своего любимого Джека Лондона он перечитал по 3–4 раза, хорошо знал произведения Гюго и Дюма. Учился в школе Витя прекрасно. Одновременно с этим посещал радиокружок, своими руками собрал радиопередатчик, начал участвовать в соревнованиях.

С симпатией относясь к Марине, Валентин тем не менее старался передать все свои мысли и чаяния Виктору, связывая с ним большие надежды на будущее. Здесь сказывалось его убеждение: при всём уважении и преклонении перед женщиной Пикуль не видел объективной возможности для женщины, матери, хранительницы домашнего очага, посвятить свою жизнь какому-либо серьёзному делу без ущерба её природному предназначению. Приносить в жертву во имя идеи свою жизнь до конца, без остатка — на это имеет право только мужчина.

И Пикуль с придирчивой тщательностью приобщал и приучал Виктора к документальной прозе и особенно к мемуарам историков и военных специалистов, надеясь в будущем обрести надежного преемника — продолжателя своих замыслов. По каждой рекомендованной писателем книге после её прочтения у них происходила пространная беседа. Пикуля радовали серьёзность отношения сына к изучаемым вопросам и зрелость высказываемых мыслей.

Детская (в том смысле, что разговор шёл о детях) тематика повествования и причастность к ней Пикуля навеяли желание поведать читателям о некоторых «детскостях» знаменитого писателя.

Валентин Саввич очень любил… игрушки. Проходя мимо витрин магазинов, где были выставлены детские игрушки, он непременно надолго останавливался, внимательно всё рассматривал, любуясь и пытаясь понять: что дают они детям? Почему-то не любил машин, отдавая предпочтение куклам, собакам, кошкам и вообще «всякому зверью», среди которого особо выделял верблюда. Своё преклонение перед характером этого, может быть, внешне не всем привлекательного животного, в одном из интервью он выразил такими словами:

— Я очень люблю это животное, в общем-то осмеянное. В моём представлении всё человечество делится на верблюдов и арабских скакунов. Особенно это заметно среди творческих работников. Один, как арабский скакун, скачет очень быстро, все ему аплодируют, но довольно скоро он сдыхает. Над верблюдом же все смеются, а он тянет и тянет. И обязательно дойдет до цели. Вот почему верблюд для меня стал в какой-то степени символом.

Небольшое «стадо» различных симпатичных верблюдов и верблюжат приютилось в пикулевском кабинете.

Восторг Валентина Саввича вызывали и экзотические обитатели морей и океанов: засушенные рыба-ёж, морские звёзды, кораллы, панцири крабов.

Помню, перед существовавшим тогда ещё в Риге «мужским днем» — 23 февраля — я спросила:

— Какой подарок доставит тебе удовольствие?

— Купи мне куклу, — попросил он, — я посажу её на стол и буду любоваться!

В тот день купленные мною блондинка и брюнетка в роскошных нарядах заняли место на стеллаже перед столом писателя. Пикуль светился радостью.

— Тебя к игрушкам тянет как ребёнка, — заметила я однажды.