Отто Скорцени - Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945

Вскоре мистер Бове решил облегчить себе жизнь и стал ежедневно давать мне своеобразное «домашнее задание». Я должен был письменно излагать на бумаге все, что знаю по той или иной теме допроса, и на следующий день ему эти листы передавать. Если мне удавалось, по его оценке, написать достаточно много и достоверно, то получал в виде поощрения сигареты, газеты, а иногда и для прочтения книгу некогда запрещенного в Третьем рейхе писателя. В зависимости от этого мои запасы сигарет и литературы то увеличивались, то сокращались. Однако в целом объемы поощрения меня вполне устраивали, а это свидетельствовало о том, что дознаватель был мною доволен. Когда в 1948 году в Нюрнберге мы с ним снова встретились, то я не мог сказать, что он был мне неприятен.

С полковником же Р., он же Фишер, допросы проходили в более изощренной форме. Однако, по сути, ему не удавалось извлечь из меня больше сведений, чем мистеру Бовсу. Особенно злило полковника то, что мое подразделение, отвечавшее за вопросы снабжения, сосредоточило в одной из горных штолен под Зальцбургом существенные запасы взрывчатых веществ, вооружения и боеприпасов, а потом завалило вход. А ведь мы делали это совершенно открыто, и население во всей округе об этом знало. В конце войны мне казалось, что взрывчатым веществам лучше покоиться там, чем быть растасканными по сараям и погребам. Тем не менее этот факт полковник Р. вменял мне чуть ли не как военное преступление средней тяжести.

— Я не думал, что наличие у немецких солдат во время войны взрывчатых веществ является военным преступлением, — возражал я.

В ответ полковник злился еще больше, и поэтому надо признать, что «высоколобым интеллектуалам» из английских спецслужб следовало бы лучше овладевать манерами достойного поведения.

Гнев полковника Р. излился на меня в полной мере тогда, когда он съездил в Зальцбург и привез из открытой тем временем штольни различные образцы вооружения, в том числе ручную гранату с ниполитом [299] Ниполит — одно из новых взрывчатых веществ для разрывных снарядов, разработанное в годы Второй мировой войны. со взрывателем ударного типа. Полковник решил предъявить ее мне в качестве улики, а я, хорошо разбиравшийся в подобных вещах, начал перебрасывать гранату из одной руки в другую.

Полковник побледнел, принялся кричать и стал обвинять меня в том, что я якобы хотел взорвать его вместе с домом. Однако подобное обвинение было беспочвенным, так как я дорожил своей жизнью и не стал бы подвергать себя опасности подобным образом. Пришлось высказать полковнику свое мнение насчет его поведения. Это вконец испортило наши отношения, и он начал обвинять меня в том, что мне выделялось слишком много взрывчатых веществ.

— Полковник, в таком случае и вам не стоило снабжать таким количеством взрывчатки движения Сопротивления во Франции, Бельгии и Голландии, — в ответ возразил я. — Как вы можете сами убедиться, абсолютное большинство этих опасных штучек изготовлено из материала, извлеченного из изделий с надписью: «Сделано в Англии». Эту марку взрывчатки мы всегда оценивали высоко.

Возможно, переводчик при переводе моих слов допустил неточность или ошибку, так как тот допрос вскоре завершился.

Мне кажется, что читателю будет интересно узнать и некоторые другие подробности из жизни военнопленного, касающиеся питания, помывки и проведения допросов. Правда, о последних я уже коротко написал.

Особого внимания заслуживает, пожалуй, манера раздачи питания. Стук в дверь раздавался три раза в день. Со временем правило, о котором я уже рассказывал, несколько смягчилось, и мне уже не требовалось каждый раз вскакивать и вставать лицом к стене. После стука в дверь в камеру заходил конвойный из числа филиппинцев, служивших в американской армии, и, глядя на меня наполненными страхом глазами, чуть ли не бросал поднос с едой на порог, что каждый раз приводило к ее расплескиванию. Затем он с непостижимой быстротой скрывался за дверью. У меня сложилось впечатление, что этот филиппинец, оказавшись снаружи, каждый раз радовался тому, что остался жив. Видимо, ему внушили, что мы являемся гораздо опаснее тех диких зверей, которые водятся в джунглях у него на родине.

Для того чтобы помыться и привести себя в порядок, нас по одному приводили к специальному деревянному домику. При этом дверь оставалась открытой, а по ее бокам выстраивались два конвоира с автоматами в руках. Судя по всему, у них имелся приказ начинать подгонять нас уже с первой минуты. Окрики «Быстрее!» раздавались со все более короткими интервалами и на третьей минуте превращались в настоящее рычание, сопровождаемое угрожающими жестами. На все про все отводилось не более четырех минут.

Для использованной воды и всего остального в углу стояла параша, по наполняемости которой, несмотря на строгую изоляцию арестованных, можно было судить об их числе. На стуле красовался таз, какими пользовались в солидных бюргерских домах в середине прошлого столетия. По влажности полотенца также легко определялось количество предыдущих пользователей. Имелось и мыло красного цвета. Нам с гордостью давали понять, что его поставляли из России — великого союзника и большого друга американцев. Брил нас один-два раза в неделю американец итальянского происхождения, который очень напоминал персонаж из пьесы Бомарше Фигаро [300] Имеется в виду испанец из Севильи — ловкий пройдоха и плут, который первоначально был парикмахером, а затем слугой графа Альмавивы. . Со временем я даже привык к его манере забывать привинчивать нижнюю часть к лезвию опасной бритвы.

Было бы неправильным не сказать о том, что мистер Бове исполнил две мои просьбы. Во-первых, через несколько дней мне вернули мою униформу и нательное белье. Правда, подкладка на форменной гимнастерке оказалась оторванной и висела на нескольких нитках, но я был рад и этому. Удручало только отсутствие сменного белья, которое находилось в багаже у Радла и пропало вместе с моими туалетными принадлежностями.

— Вы должны понять, что люди хотят иметь о вас на память сувениры, — утешил меня мистер Бове и подарил свой носовой платок.

Во-вторых, примерно через две недели мне разрешили ежевечерние десятиминутные прогулки в саду возле маленькой ротонды, вокруг которой выставлялось до десяти часовых. Иногда такие желанные прогулки не проводились — видимо, в те вечера людей для охраны не хватало.

На другие же мои просьбы, которые обычно излагают заключенные, мистер Бове неизменно отвечал:

— Извините, это против правил, но я посмотрю, что можно для вас сделать.

Под роспись мне выдали перечень изъятых у меня орденов и ценных предметов. К сожалению, он оказался далеко не полным. Тогда на отдельном листе мне разрешили составить список недостающих вещей и пообещали провести соответствующее расследование. Однако я понимал, что оно, скорее всего, закончится ничем, так как с момента моего ареста прошло слишком много времени и сменилось немало мест моего содержания под стражей. Уже позднее в Нюрнберге, где мне выдали копию перечня изъятого у меня имущества, выяснилось, что его остатки похитил некто, представившийся моим боевым товарищем. Тогда на моем богатстве был поставлен окончательный крест.