Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

К этому времени линия обороны Ленинграда стабилизировалась, и наш укрепрайон вошел, как сейчас говорят, в будничную жизнь. Жизнь нашей отдельной роты связи проходила в пределах пространства, замкнутого линией обороны от Невы, через Колпино — Шушары до автомагистрали Ленинград — Москва и вглубь обороны: Понтонная, Саперная, Красный Кирпичник, Металлострой, Рыбацкое, Петрославянка. Все это пространство в свое время было исхожено и исползано вдоль и поперек, были знакомы все дороги, дорожки и стежки. День и ночь это пространство простреливалось со всех видов оружия, бомбили немецкие самолеты. Но жизнь не прерывалась, шла своим чередом. Сегодня любой звук от выстрела привлечет внимание каждого, тогда же на такие звуки мало кто обращал внимание, привычка — большое благо. Конечно, у нас были частые потери убитыми и ранеными, ниже некоторые эпизоды я вспомню, но все это было рядовым явлением.

Например, в Рыбацком на дороге, которая и сейчас идет вдоль Невы, есть небольшой мостик через реку Славянку. Немцы хорошо его пристреляли, и чтобы проскочить через этот мост, надо было проявить большое искусство. Шрапнель или осколки снарядов задевали каждую вторую автомашину, иногда погибали и пешие. Надо было уловить промежуток и в несколько секунд проскочить мост. Правда, пешие бойцы могли миновать мост, спустившись ниже по течению реки и перейдя ее вброд. Но не каждый хотел терять время и старался пробежать по мосту, а это часто кончалось трагедией. Так наша связистка, посланная с донесением в часть, была убита на этом мосту.

Вообще продвижение по открытой местности было игрой в прятки со смертью. Немцы хорошо изучили нашу оборону, знали прекрасно все дороги, проезды и подъезды, все важные точки держали под постоянным артобстрелом. Но и мы не лыком шиты. Все повадки немцев тоже хорошо знали и обстреливаемые места ловко обходили. За многие месяцы обороны и хождений туда и обратно, в батальоны и УР, мы находили такие пути-дорожки, где можно было пройти только имея хорошую сноровку и физические силы.

Через некоторое время рота и штаб укрепрайона из Рыбацкого перебазировались в землянки, возведенные вдоль реки Славянки, недалеко от станции Петрославянка. Это были хорошо оборудованные укрепленные пункты под землей с накатами из бревен, мы их называли «землянками», одну из которых заняли под радиостанцию. К этому времени у нас уже появились более мощные радиостанции — РБ (рация батальонная), 71ТК (танковая), обслуживание их усложнилось, но зато связь стала более устойчивой и надежной.

Началось наше обустройство на новом месте. Мне, как «строителю» (хотя я проучился и строительном техникуме три года — 3 курса из 4-х), поручили «построить» уборную-сортир. что было немаловажной деталью нашего быта. Война войной, а естественное дело надо было где-то справлять. Практика показывала, что если этот вопрос не упорядочить, то при огромном скоплении людей можно было наблюдать довольно неприглядную картину.

Сегодня, когда мы собираемся на ветеранских встречах, с хохотом вспоминается «строительство» сортира на фронте. Как вы понимаете, ни инструмента, ни материалов для «строительства» не было. С большим трудом собрал в округе кое-какой материал, остатки ящиков от снарядов, ржавую жесть, рваные куски рубероида. Все это в осажденном городе было страшным дефицитом, так как шло на отопление землянок.

Из инструментов каким-то образом был найден топор. Над траншеей положили две доски и на них соорудили «туалет» размером метр на метр и высотой метра полтора. Сначала все радостно одобрили «стройку» и тут же обновили, но затем этот «туалет» превратился в объект шуток и насмешек. Дело в том, что «сооружение» было весьма непрочным, и если снаряд разрывался где-то в 100 метрах, оно или заваливалось на бок или оголялась одна из сторон. Много раз я пытался восстановить его, но потом это надоело, и я закрепил только несколько досок вверху так, чтобы можно было спрятать голову «посетителя».

Прошу извинить меня, но я еще долго буду обращаться к теме голода, так как он преследовал нас долго, до Пскова и вступления в Эстонию. Сейчас же, в землянках на реке Славянка, наши мысли вертелись вокруг еды, так как пайка не хватало, а блокадная зима давала о себе знать. Иногда были и радостные моменты, это когда доводилось дежурить на кухне рабочим, можно было есть до отвала. И вот тогда уж супов, каш, хлеба и другой пищи столько съедалось, что живот выпирал из брюк. Уже ничего не лезет в рот, а есть все равно хочется. Это трудно понять человеку, не испытавшему голода, но поверьте, я до сих пор помню это чувство, непрестанно точившее мозг. Естественно, что наши умы, кроме работы были заняты поисками дополнительной пищи. В условиях блокады города добыть каким-либо способом даже самые простейшие продукты и в самом минимальном размере было невозможно. Поэтому в весенне-летне-осенний период дополнением к пайку был «подножий корм», как мы его называли. Это, в основном, травы, кое-как обработанные на костре или в печке-буржуйке.

Воровать в армии строго-настрого было запрещено, и факты эти сурово карались. Но «голод не тетка» и, конечно, мы добывали кое-что незаконным путем. Неподалеку, через маленькую реку Славянку в 1,5–2 метра глубиной, находилось поле капусты. По вечерам и ночью мы перебирались на ту сторону речки, отламывали листья капустных кочанов так, чтобы не было заметно кражи и из этих листьев готовили себе «щи». Поле капусты охранялось гражданскими сторожами, поэтому уворовать капустные листья было делом довольно сложным: несколько человек устраивали бдительное наблюдение за сторожами, а один или два человека в это время перебирались по-пластунски на другой берег и незаметно отламывали листья. К тому же нельзя было оставлять следов воровства, иначе — скандал, администрация огорода пожалуется командованию, и тогда нам несдобровать!

Анекдотичный случай произошел с нашим радистом Андреевым. Кухня роты располагалась в 1,5–2 километрах от наших землянок, в которых мы жили, к тому времени мы уже занимали две землянки, где находились рации. Путь к кухне пролегал по вздыбленной снарядами территории, где раньше стояли рабочие деревянные бараки, а рядом с ними — огромные выносные туалеты. Бараки и туалеты снесли и использовали на дрова, устройство блиндажей и землянок, а ямы с нечистотами остались, обросли травой, покрылись сверху мусором. В один из темных вечеров мы собрали котелки, вручили Андрееву и отправили его за ужином для всех проживающих в землянках. Получив от Пашки-повара в котелки кашу, Андреев возвращался обратно, и надо же такому случиться, — угодил в яму с нечистотами, еле из нее выбрался, потерял несколько котелков, а сам по уши в дерьме прибыл к нам. От него несло за версту. Несмотря на довольно прохладную погоду, он всю свою одежду снес в речку, притопил ее для отмачивания. К себе на рацию мы его не пустили, и он ночью, завернутый голяком в плащ-палатку, мучился в заброшенной, полуразрушенной землянке. Рано утром, бедняга, долго возился в речке, отмывал и выполаскивал свою одежду, расстелил ее на траве для сушки, а сам все-таки вломился в нашу землянку и спрятался под плащ-палатку. Запах сразу выдал его присутствие в землянке.