Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

34 бомбардировщика «юнкерс», двумя волнами, одна со стороны Невы, вторая — со стороны Слуцка заходили к Красному Бору. Мы легли на дно траншеи, когда самолеты пролетали над нами: были хорошо видны кресты на их крыльях. Затем оба потока стервятников сошлись над Красным Бором и стали его бомбить. Видно было, как словно дождь сыпались на землю бомбы. Вскоре поселок скрылся в сплошном дыму разрывов. Отбомбившись, «юнкерсы» спокойно ушли к себе, за линию фронта, хотя наши зенитки лупили по ним со всех сторон.

Нам казалось, что в Красном Бору все погибли. Выскочив из траншеи, мы бегом понеслись к себе на КП. Дорога была нелегкой, мы пробирались в зоне видимости противника и приходилось остерегаться пули или снаряда. Добравшись до КП, мы были бесконечно обрадованы: все живы, ранено несколько человек, в том числе старший лейтенант Сметанин из штаба УРа. Я прошел к землянке санчасти и увидел сидящего у входа, в заглублении, старшего лейтенанта. Осколком снаряда ему из голени вырвало кусок ткани величиной в диаметре сантиметров десять. Рана, по временам войны, небольшая, до этого я ран насмотрелся, были гораздо серьезнее и люди выживали. Поэтому мне было странно видеть сильно подавленного Сметанина. Он мрачно сидел на земле, неохотна отвечал на мои слова. К вечеру его увезли в Колпино, в госпиталь, а через несколько дней мы узнали, что он умер.

Вокруг нашего КП и в поселке творилось что-то невообразимое. Бегали солдаты, что-то тащили, на кострах поджаривали куски мяса. Оказывается, при бомбежке в поселке было много лошадей, люди попрятались по землянкам и траншеям, лошадей же не упрячешь, и они почти все оказались убитыми. Туши лошадей солдаты в считанные минуты разделали и растащили по окопам. Я весьма сожалел, что опоздал к такой славной добыче, а дежурившие на рации радисты прохлопали конину! Долговязый ездовой нашей роты Ольховиков сжалился надо мной и угостил зажаренным, довольно солидного размера, куском конины. Я тут же его съел с огромным удовольствием. Правда, потом выяснилось, что из других взводов бойцы успели припрятать солидные куски конины и они по-братски делились мясом с радистами.

Мелкие стычки с немцами продолжались. И в недалеко расположенную от КП санчасть ежедневно доставлялись раненые. Я и сейчас не могу объяснить причину, почему в свободное от рации время помогал санитарам перевязывать этих раненых? За многие дни этой работы я достаточно насмотрелся, как война уродует людей. Однажды был сильный минометный обстрел. Мина разорвалась буквально возле солдата и ему разворотило зад до костей. Куски мяса были отвернуты в разные стороны и в центре зияла глубокая яма. Медики куски мяса сложили обратно, забинтовали ему задницу со всех сторон и он стал дожидаться вечера для отправки в тыл, но к вечеру скончался.

Другой раз я помогал перевязывать раненного в грудь бойца. Осколок снаряда или мины прошелся по нему таким образом, что срезал, как бритвой, половину грудной клетки, с мясом и ребрами. Но внутренние органы не задел, и через открытую огромную рану были хорошо видны его внутренности. Медики соорудили что-то вроде крышки, прикрыли зияющую грудь, забинтовали его со всех сторон. Он даже сознания не потерял, сидел спокойно и дожидался отправки а госпиталь. Ночью его погрузили на телегу и повезли в Колпино. Надеюсь, что мужик выжил, хотя дальнейшую судьбу его не знаю, был он из другой части.

Стояла ранняя весна, снег быстро таял. В Красном Бору мы уже грелись на солнышке, но когда смотрели в низину, раскинувшуюся между Красным Бором и Колпино, она казалась покрытой снегом. Проходили день за днем, а низина все белела. Думали, на болоте снег тает медленно. В жаркий солнечный день я и еще двое приятелей решили немного пройти вниз, в низину, и посмотреть, что там белеет. Прошли сначала по наезженной дороге, а затем свернули на поле недавнего боя. Оказывается, это был не снег, белели на поле белые маскировочные халаты, в которые облачались наступающие бойцы. Трупы лежали так плотно, что в отдельных местах образовывали огромные пятна. Запомнился боец огромного роста, крепкого телосложения. Удивило его чистое лицо, без единой царапины, выглядел лет на двадцать, красивый и статный. Рядом лежали в разных позах другие его товарищи. Мы сняли шапки и хотели двинуться дальше, но вдруг кто-то заорал:

— Стойте, мины!

Мы остановились и стали смотреть в землю. В нескольких сантиметрах от наших ног лежали сплошной полосой противопехотные мины, полукруглые, чашечкой, диаметром 8-10 сантиметров, в картонных коробочках. С немецкой точностью они в шахматном порядке уходили в сторону.

Внимательно глядя себе под ноги, мы потихоньку стали выходить из минного поля, вышли на проселочную дорогу и вернулись на КП.

Думаю, что командование знало об огромном количестве трупов наших солдат, лежащих на болоте между Колпино и Красным Бором. Мы же начали возмущаться перед нашими командирами укрепрайона: почему не убираются трупы? Подействовало это или просто пришло время хоронить убитых, но в один из дней на болоте появились похоронные команды. Они сносили убитых в воронки от взрывов снарядов и бомб, складывали по несколько человек и закапывали. Одновременно здесь же работали саперы по разминированию болота. В несколько дней болото было очищено, трупы захоронены.

Отступая от хронологии повествования, скажу: после войны, в 50—60-е годы, мы ежегодно выезжали в Красный Бор на День Победы 9 мая. В первый выезд расположились с выпивкой и закуской на сохранившихся развалинах нашего КП. Землянка обрушилась, и в центре выросло деревцо диаметром 5–8 сантиметров. Мы сидели, поднимали стаканы за здравствующих и погибших, а в это время внизу, на болоте, где когда- то сплошняком лежали убитые при наступлении на Красный Бор солдаты, несколько тракторов готовили землю под посевы. Машина резво ходила вперед-назад, перепахивая поле. С грустью мы смотрели на работающих. К вечеру тракторы двинулись в нашу сторону на ночную стоянку в поселке. Мы подошли к трактористам и разговорились.

— Ребята, а знаете ли вы, какой бой кипел на этом болоте, и сколько здесь полегло наших солдат?

— Догадываемся, — ответили трактористы, — вспахиваем землю и сплошняком попадаются кости. Пытаемся их как-то упрятать в землю.

Возле нас появилась небольшая группа солдат, оказывается, это минеры, они ищут мины и уничтожают их. Женя Яковлев налил водки в три стопки, взял их в две руки, подошел к солдатикам.

— Служивые, выпейте за нас, живых, и за тех погибших здесь, в Красном Бору.

Молодые солдатики скромно пригубили чарочки, поблагодарили и пошли дальше искать мины.

Возвращаясь к описанию красноборских событий, хочу описать ранение Леши Чапко. Походная кухня располагалась вдали от КП, и за пищей приходилось добираться по траншеям ползком, ибо пространство все время простреливалось. В этот раз вечер был тихим, выстрелов не слышно, и мы с Лешей Чапко, захватив по 6–8 плоских котелков, по три-четыре в каждой руке, вышли с КП и направились к кухне. Решили идти открытой местностью, авось проскочим, что делали неоднократно. На войне, если сам себя не побережешь, никто за тебя этого не сделает. Прошли половину пути, идем рядом, вдруг из рук Леши посыпались на землю котелки, он левой рукой схватился за локоть правой и завертелся на месте. Я слышал мягкий звук возле себя — это пуля прошила руку Чапко. Мы присели на землю, я быстро разорвал у Леши рукав гимнастерки и увидел прострелянную выше локтя руку. Пуля с одной стороны вошла, с другой стороны руки вышла и улетела дальше. Сквозное ранение. Разорвал индивидуальный пакет, забинтовал руку и в санчасть. Здесь ему обработали рану, на другой день отправили в тыл на лечение. Через какое-то время он вернулся снова в Красный Бор. Совместная наша работа продолжалась.