Элизабет Гуслан - Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк [litres]

Он работал тихо, не высовываясь, не афишируя своего имени. А тем временем в «Паласе» каждый вечер рекламировались модные новинки. Наконец Жан-Поль там появился, но восторга не испытал. «Приглашение всегда оставалось в силе, – продолжает Фредерика. – Невероятное количество молодых людей погружались с головой в эту жизнь. Секс, наркотики и рок-н-ролл – это ведь были не просто слова. Жан-Поль никогда не увлекался этим. У него всегда имелась возможность наделать глупостей, но он никогда этого не хотел. Разум у него всегда побеждал. К тому же рядом находился Франсис, его поддержка и опора. Они были потрясающей парой. И потом, он никогда не был прожигателем жизни. Я никогда не считала его легкомысленным или буйным. К тому же он работал как проклятый».

Как и у Фредерики, Бамбу, Фариды и Эдвиж, у Жан-Поля был только один враг – хиппи. С ними его ничего не объединяло, разве что штаны. А как могло быть иначе? Джинсы царили повсеместно, это была одежда на все случаи жизни, их носили представители всех социальных слоев, как мужчины, так и женщины. Джинсы надевали утром и вечером, зимой и летом, на работу и на вечеринку. В 1973 году было продано 500 миллионов единиц, а компания «Levi Strauss» получала миллионные прибыли. Джинсы нравились всем, даже Иву Сен-Лорану. Радикальное движение против хиппи не исключало некоторой симпатии к стилю «кэжуал» [67] От англ . casual – «повседневный». – Прим. перев . . Мода на спортивную одежду, пришедшая из Америки, прижилась в Европе. Похожая на мальчика Энни Холл в исполнении Дайан Китон [68] Так – Энни Холл – зовут героиню одноименного фильма Вуди Аллена, начинающую певицу, которую сыграла американская актриса Дайан Китон. – Прим. ред . , одетой Ральфом Лореном, стала символом элегантности Нового Света. Готье ничем не пренебрегал. Как все художники, он внимательно наблюдал и складывал в копилку идей все, что будило его воображение. Бретельки, костюм размера «XL» и берет Вуди Аллена, похожий на головной убор старой колдуньи… Мода – это лоскутное одеяло, можно его перешивать, что-то отрезать, а что-то добавлять. Фредерика считает Жан-Поля непревзойденным мастером такого подхода. «Нужно отбирать то, что кажется интересным, запоминать, переделывать, использовать в творчестве все, что видишь, – говорит она. – Жан-Поль гениально умел подбирать, смешивать и переделывать вещи так, что результат всегда оказывался сногсшибательным. Но он был очень требовательным и сдержанным фантазером. Эстетика стиля “панк”, которую он обожал в то время, отражала образ жизни гуляк и разгильдяев, это было нечто дикое, wild thing . Забавно то, что сам он являл собой полную противоположность таким людям».

В отличие от них, он был чистеньким малышом, выросшим на сливках, протеинах и детском питании «Blédine». Милый послушный малыш. Сильно развитый инстинкт самосохранения спасал его от соблазнов того десятилетия, когда наркотики, неоправданный риск и тяга к саморазрушению получали все большее распространение в обществе. Он не употреблял алкоголь, не курил, возвращался домой вечером, как положено, тогда как город погружался в ночную жизнь. Он был хорошо воспитан. Внимательный наблюдатель за ночной жизнью, очарованный эстетикой маргинальности, Жан-Поль точно знал, что самому переходить «желтую линию» нельзя. Он восхищался жизнью на грани, такая жизнь его вдохновляла, и это находило отражение во всех его эскизах, но Аркёй, Бабуля Гаррабе и друзья детства удерживали его от перехода этой границы. Не колеблясь, не сомневаясь ни секунды, он исключал это безумие из собственной жизни. Каждые выходные он уезжал в Лондон. Словно энтомолог, попавший в неизведанные леса, он изучал «насекомых» с Карнаби-стрит, препарировал панков и нанизывал на воображаемые иголки трансвеститов, собирая личную коллекцию. Булавки, кожаные куртки, ботинки «Dr. Martens», прически «ирокез» – все это будоражило его фантазию. Концерты «Clash» и «Sex Pistols» дополняли изучение буйной жизни отчаянной молодежи и философии no future . Но Жан-Поль уже знал, как держать дистанцию, он хорошо изучил методику отстранения от происходящего, схожую с «эффектом отчуждения», который использовал в своей творческой практике Бертольт Брехт. Он постигал, но не принимал. То, что он переносил на бумагу, не являлось просто копией, это было отражение, переосмысленный образ пережитого и увиденного, пародия или игра. Его карандаш превращал dirty boys в ребячливых хулиганов, избавленных от смертельной тоски, которая губила их в реальности. Любой фанатизм вызывал у него усмешку. Жан-Поль заимствовал у них стиль: молнии, булавки, кожа, разодранные майки… Но их философия разбивалась о его восторженное жизнелюбие. Его восхищала только внешняя сторона их существования, он запоминал декорацию, лишая ее изначальной идеи. Когда позже анализировал панк-движение, он давал ему такое двусмысленное определение: «Это были последние слабые дадаисты, исключительно пролетарского происхождения».

Его ни в коем случае нельзя было назвать панком, между тем «стильным» и «cool» он тоже не особенно стремился быть… Загадочный, лукавый, ироничный, всегда сам по себе, Жан-Поль вел летопись нового поколения пресыщенных жителей большого города, идолы которого его только забавляли. Он напоминал комика Граучо Маркса в засаде, он был повсюду и нигде, в каком-то параллельном пространстве. Смех всегда был его оружием. Подкупающее обаяние, очаровательное сочетание провинциальной непосредственности и добродушной иронии всегда и везде обеспечивали ему мгновенный успех. Скоро он стал любимцем всех редакторов модных журналов и постоянно находился в центре внимания. В восьмидесятые годы это значило получить настоящий золотой ключик. К счастью, его ирония осталась незамеченной. Те, над кем он насмехался – жеманные модники, избалованная золотая молодежь и высокомерные группи, – не понимали его колкостей. Готье стал зеркалом того самовлюбленного времени, бичуя его недостатки, а сам он искусно маскировался, заметал следы – и остался невредимым. Было непонятно, на кого именно направлены его стрелы, а льстецы и подпевалы, экзальтированные журналисты, восторженные паразиты, сами назначившие себя арбитрами моды, были всегда готовы сами указать мишень. Но они, сами не ведая того, тоже попадали в его гигантский комикс, точностью линий которого не могли не восхищаться даже самые легкомысленные любители посмеяться.

В ночь на 10 мая 1981 года Париж ликовал. На следующий день теперь уже «левацкая» Франция проснулась, не чувствуя похмелья. Наступила эпоха правления Миттерана, и общество стало стремительно и хаотично меняться. Нужно было идти в ногу со временем, минутное промедление грозило безнадежным отставанием. Мир говорил с французами на множестве языков, и волей-неволей каждый становился полиглотом: пресса – необходимая болтовня; граффити на стенах города и вообще любой дизайн – закодированное послание… Появлялись новые издания. Информационная площадка новой власти, газета «Глоб» стала арбитром тенденций in and out [69] Внутри и снаружи ( англ .). – Прим. перев . , дома и за границей журналисты развлекались тем, что составляли списки избранных. В этом розовом мире был в моде черный цвет: массивные кабинеты Андре Путтман, «аэродинамические» стулья Филиппа Старка, клипы Жан-Поля Гуда и Жан-Батиста Мондино – в дизайне помещений и в одежде царило гладкое блестящее антрацитово-снежное домино.