Виктор Кузнецов - Вторая ударная в битве за Ленинград [Воспоминания, документы]

— Да, но что поделаешь, — ответил командующий фронтом. — Я уже говорил с Генштабом, просил оставить эту дивизию у нас, но там ни в какую! Если хочешь, то поговори с руководством сам.

Член Военного совета вышел в другую комнату, где, видимо, был прямой провод со Ставкой. Через несколько минут вернулся и сказал, что разрешено оставить дивизию для парада, а потом немедленно отправить по назначению.

На параде дивизия находилась в голове войск гарнизона. И прошла хорошо, эффектно, за что получила благодарность от командующего фронтом.

Сразу после парада части начали погрузку в вагоны. Предстояло передислоцироваться в Мордовию, где войти в состав 26-й резервной армии. Но туда дивизия не доехала. От Пензы все эшелоны были возвращены к Москве. Мы сосредоточились в районе Коломны.

В то время, как известно, Москва переживала тревожные дни. Гитлер сосредоточил на московском направлении до 80 дивизий и стремился во что бы то ни стало захватить советскую столицу. Поэтому дивизия по прибытии к месту назначения немедленно стала готовить оборонительный рубеж, одновременно ведя разведку в направлениях на Каширу и Зарайск. Но надобность в использовании ее в битве под Москвой, по-видимому, отпала.

Примерно в середине декабря мы снова погрузились в вагоны и двинулись через Москву на Ярославль, Рыбинск, Сонково. Из Сонкова 1102-му стрелковому полку, дивизиону артиллерии и некоторым другим спецподразделениям были определены места выгрузки на станции Тальцы и платформе Мордвиново. Остальные части дивизии направлялись на Бологое в готовности выгрузиться на станциях Малая и Большая Вишеры.

Числа 23–25 декабря, когда первый эшелон, в котором ехал я, подходил к одной из станций перед Ярославлем, ко мне явился офицер вышестоящего штаба с приказанием отправиться с ним в автомашине в штаб армии, размещавшийся в Ярославле. По прибытии туда я был немедленно принят командующим 26-й резервной армией генерал-лейтенантом Г. Г. Соколовым и членом Военного совета армии бригадным комиссаром А. И. Михайловым. Это была первая моя встреча с командованием армии за период двухмесячного пребывания в ее составе.

Командующий объявил, что 26-я резервная армия преобразована во 2-ю ударную и поступает в распоряжение командующего войсками Волховского фронта. Член Военсовета добавил, что это, мол, не только моральный аванс для нас, но и материальный: отныне личный состав будет получать, как в гвардейских частях, полтора оклада. Я про себя подумал, что это действительно аванс, который надлежит оправдать во что бы то ни стало.

Доложил Военному совету армии о состоянии дивизии. Сведения были малоутешительными. Еще не завершено сколачивание подразделений, слаба стрелковая выучка бойцов, нет положенных по штату ротных минометов, патронов к противотанковым ружьям, и вообще с боеприпасами весьма скудно, нет маскировочных халатов даже для разведчиков и т. д.

Командующий армией сказал, что все недостающее мы получим в Рыбинске. Он даже запретил мне отправляться из Рыбинска, пока нас там не снабдят всем необходимым. Получив такое распоряжение, я принял все меры, чтобы ненароком не проскочить Рыбинск. С этой целью назначил дежурного офицера на паровоз.

Рыбинск мы все-таки проскочили. В нарушение существующих на железной дороге правил пришлось остановить поезд и подать его назад на станцию. Машинист протестовал, но вынужден был подчиниться. В Рыбинске меня немедленно вызвали к генералу из Генштаба, который встретил крайне раздраженно.

— Вам что, полковник, надоело голову носить на плечах? — спросил, словно отрезал, он. Я сослался на приказ командующего 2-й ударной армией. Слово «ударная», видимо, произвело впечатление. Генерал сбавил тон и вышел в другую комнату для переговоров со Ставкой. Вернувшись, он сообщил, что все недостающее будет направлено нам вслед. Замечу, однако, что все «недостающее» (вооружение, боеприпасы, фураж и продовольствие) не было направлено «вслед». Стало оно поступать отдельными вагонами лишь на станцию Малая Вишера несколько дней спустя после прибытия туда соединения.

Наши первые эшелоны начали выгружаться 30 декабря, а вечером 31 декабря командарм Г. Г. Соколов поставил задачу: к рассвету 3 января сменить части 52-й армии, занимавшие оборону по восточному берегу реки Волхов на участке Селищенский поселок — Городок, и 6 января быть готовыми к наступлению. Дивизии предстояло прорывать оборону противника, обходя укрепленные районы, овладеть Любанью, удаленной на 80 километров от нашего исходного рубежа.

Мои доводы о том, что дивизия не сможет подготовиться к наступлению в этот срок, так как частям, находящимся в Тальцах, предстоит совершить марш 80–90 километров по бездорожью, что надо заменить колесный транспорт на санный, получить недостающие боеприпасы, продовольствие и фураж, не были приняты во внимание. Внутренне командарм был, видимо, согласен со мной, но, многозначительно указав пальцем в потолок, он сказал:

— Так требует хозяин. Надо выполнять.

Приказ есть приказ. Разгрузившиеся в Малой Вишере 1100-й и 1098-й полки буквально на ходу заменили колесный транспорт санным и тут же направились на позиции для смены частей 52-й армии. К рассвету 3 января они заняли оборону на правом берегу реки Волхов. Справа разместился 1100-й полк, слева—1098-й. Каждый имел по одному батальону во втором эшелоне. Этот боевой порядок планировался и для наступления. Оборонительные позиции, принятые нашими частями, были оборудованы весьма примитивно: окопы на отделение глубиной для стрельбы с колена и кое-где легко перекрытые землянки для штабов. Заграждений — никаких. Сведения о противнике — весьма скудные.

В ночь на 4 января мы с комиссаром дивизии Сергеем Корнеевичем Федченко решили посмотреть боевые позиции. Я отправился в 1100-й полк, на правый фланг, а комиссар — в 1098-й, на левый фланг. В Селищенском поселке, представлявшем несколько разрушенных кирпичных зданий (говорили, здесь были когда-то Аракчеевские казармы), я увидел группу бойцов, жаривших на костре большую тушу мяса. Бойцы ножиками срезали куски готового мяса и ели. Оказалось, они нашли хорошо сохранившуюся в снегу убитую лошадь и пустили ее «в дело». Не от избытка продовольствия, конечно.

В районе сосредоточения мы все время ощущали недостаток всего — тыл армии был явно не налажен. Говорю об этом не потому, что хочу кого-то упрекнуть. Просто не вправе умолчать о том, что было.

5 января мы письменно обратились к Военному совету армии с просьбой отложить наступление хотя бы на несколько дней. Но увы! На следующий день получили письменный приказ: на рассвете 7 января 2-я ударная армия переходит в наступление. Нашей дивизии была несколько сокращена (километра на полтора-два) полоса наступления. И все же она оставалась достаточно большой — около четырех километров. Правее нас должны были наступать части 59-й армии.