Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

Во время отступления из Москвы император шествовал пешком, завернувшись в длинную накидку без рукавов и надев на голову русскую шапку, концы которой он подвязывал под подбородком. Часто я шагал рядом с храбрым маршалом Лефевром, который, судя по всему, относился ко мне очень хорошо. Говоря об императоре, он сказал мне: «Он окружен группой людей, которые не говорят правды; он не вполне отличает хороших слуг от плохих. Как он справится со всей этой ситуацией, бедный император, которого я так преданно люблю? Я всегда опасаюсь за его жизнь. Если бы нужно было спасти его, отдав за это только мою кровь, то я каплю за каплей отдал бы ее всю; но это мало бы что изменило, и, возможно, я еще пригожусь ему».

День, предшествовавший переправе через Березину, был отмечен мрачной торжественностью. Император, судя по всему, принял решение с хладнокровием человека, который готов совершить акт отчаяния; тем не менее, он все же созвал совещание, на котором было решено, что армия должна отделаться от всякого бесполезного груза, который может затруднить ее движение. Никогда ранее на совещаниях у Наполеона не высказывалось столь единодушно общее мнение, никогда раньше обдумывание возникшей проблемы не было столь хладнокровным и серьезным. Это было хладнокровие людей, которые решили сделать еще одно, последнее, усилие, полагаясь на волю Бога и на собственное мужество.

Император приказал собрать воинские эмблемы всех без исключения корпусов и сжечь их, поскольку он считал, что отступающая армия в них не нуждается. Это было печальное зрелище, когда из рядов выстроившихся войск один за другим вперед выступали солдаты и бросали в огонь зажженного костра то, что они ценили превыше собственной жизни. И я никогда раньше не был свидетелем более подавленного настроения и столь остро ощущаемого стыда. Император сам обозначил эти воинские эмблемы талисманами французской армии, и его нынешнее решение слишком явно свидетельствовало о том, что он потерял веру в эти талисманы. И хотя солдаты понимали, что положение дел действительно отчаянное, если принято подобное решение, все же, по крайней мере, некоторым утешением служил тот факт, что русским достанется всего лишь пепел от воинских эмблем французской армии.

Приближаясь к Борисову, мы остановились, заслышав громкие крики. Про себя мы подумали, что оказались отрезанными русской армией от переправ через реку Березина. Я увидел, как страшно побледнел император: это было подобно удару молнии.

Срочно в разведку было выслано несколько уланов. Вскоре мы увидели, как они возвращаются, размахивая флагами. Его величество понял смысл этого сигнала. Еще до того, как кирасиры успокоили нас, император воскликнул: «Готов поспорить, что это Виктор», — ибо он ясно представлял себе возможные позиции, которые занимали корпуса его армии. И действительно, это был маршал Виктор, который с самым живым нетерпением поджидал нас. Судя по всему, армия этого маршала имела весьма смутную информацию о наших злоключениях и готовилась с радостью и энтузиазмом встретить императора. Солдаты маршала, пока еще полные сил и бодрости, едва могли поверить собственным глазам при виде нашего жалкого состояния; но их возгласы «Да здравствует император», тем не менее, отличались искренним энтузиазмом.

Но настроение солдат маршала Виктора резко изменилось, когда перед ними предстали солдаты, прикрывавшие тылы отступавшей французской армии. В местах встреч возникало всеобщее замешательство, когда тот или иной солдат маршала Виктора, узнав в числе вновь прибывших старого друга, покидал строй и бросался к нему с едой и одеждой, почти со страхом наблюдая за той жадностью, с которой поглощалась еда, в то время как многие другие солдаты молча обнимали друг друга, не скрывая слез.

Император шествовал между армиями маршала Виктора и маршала Удино. Эти двигающиеся массы людей представляли собой гнетущее зрелище, иногда они останавливались — сначала те, кто шел впереди, потом те, кто шел следующими, а затем уже те, которые шли последними. И когда маршал Удино, который шел впереди всех, возглавляя колонну, по неизвестным причинам останавливал марш своих солдат, то всю армию охватывало всеобщее чувство тревоги и тут же повсюду распространялись зловещие слухи; и поскольку люди, повидавшие в жизни многое, склонны верить чему угодно, то ложные слухи с готовностью принимались за чистую правду, и тревожное состояние не уменьшалось до тех пор, пока авангард армии не приходил вновь в движение, и, соответственно, спокойствие и уверенность солдат несколько восстанавливались.

25 ноября к пяти часам вечера на реке Березина должны были быть возведены временные мосты, построенные из балок, взятых из разрушенных хижин местных польских жителей. В армии стало известно, что мосты будут окончательно возведены только в течение ночи. Император сильно расстроился, когда узнал, что армия, таким образом, была обманута. Он понимал, с какой быстротой среди солдат распространяется уныние, когда рушатся надежды. Он прилагал все усилия, чтобы тыл армии информировался о каждом случившемся инциденте, с тем чтобы солдаты никогда не оказывались во власти горьких заблуждений.

Он ждал рассвета в бедной хижине и утром спросил маршала Бертье: «Итак, Бертье, как мы сможем выбраться из этого положения?» Он сидел в своей комнате, и по его сильно, как никогда, побледневшим щекам текли крупные слезы. Маршал Бертье сидел рядом с ним.

Они обменялись несколькими фразами, и император, казалось, был полностью охвачен горем. Наконец маршал Мюрат, шурин императора, открыл ему свою душу, умоляя его, во имя армии, подумать о собственной безопасности, настолько неизбежной стала казаться угроза его жизни. Несколько храбрых польских уланов предложили себя в качестве эскорта императора; он смог бы переправиться через Березину выше по течению и добраться до Вильно через пять дней. Император молча покачал головой в знак отказа, который был понят маршалом Мюратом, и это больше не обсуждалось.

29 ноября император покинул берега реки Березина, и ночь мы провели в местечке Камень, в котором его величество занял нищенскую деревянную хижину. Ледяной ветер проникал внутрь через разбитые окна, и, насколько могли, мы заткнули зияющие дыры охапками сена.

Наконец, достигнув Молодечно, Наполеон получил там большое количество депеш и писем, доставленных из Парижа курьерами, которые до этого времени не могли добраться до императора. В этих письмах содержались подробности заговора Мале; впервые Наполеон узнал об этой попытке вечером, накануне прибытия в Смоленск.