Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Лас-Каз получил в своё распоряжение комнату, находившуюся рядом с кухней [1] Вскоре для графа и его сына в тыльной части дома было построено новое жилое помещение, которое затем было разгорожено на три комнатушки, включая спальню, гостиную и каморку для слуги. Они были столь малы, что между кроватями отца и сына недоставало пространства, чтобы втиснуть туда стул; и потолок в комнатушках был настолько низким, что взрослый человек, встав во весь рост, касался его головой. . В потолке этой комнаты, ранее предназначенной для слуг полковника Скелтона, было сделано отверстие для верхушки очень узкой лестницы, ведшей в небольшой «скворечник» под крышей, в котором отдыхал сын Лас-Каза. В чердаках под крышей старой постройки дома были настелены полы, после чего они стали жилыми помещениями для Маршана, Киприани, Сен-Дени, Жозефины и других членов обслуживающего персонала Наполеона. В связи с тем, что крыша всего здания была покатой, в этих чердачных каморках можно было встать во весь рост только в центре помещения. Лучи солнца, проникавшие сквозь щели крыши, временами создавали атмосферу нестерпимой жары. Для обслуживающего персонала, а также для генерала Гурго, дежурного британского офицера и для меня были построены дополнительные комнаты. До завершения их строительства всем этим лицам пришлось проживать в шатрах, снаружи дома. Лейтенант Блад и г-н Купер, плотник с корабля «Нортумберлэнд», с несколькими квалифицированными рабочими с того же корабля также проживали в Лонгвуде; первые двое обосновались под старым лисельным парусом, преобразованным в шатёр. По приказу сэра Джорджа Кокбэрна для дежурных офицеров и для меня был найден и доставлен в Лонгвуд весьма роскошный (по меркам уровня жизни на острове Святой Елены) стол.

Граф и графиня Бертран с семьёй поселились в небольшом коттедже «Ворота Хата», примерно в одной миле от Лонгвуда. Хотя этот коттедж не отличался комфортабельностью, но семья графа Бертрана тем не менее выбрала его для своего проживания по своему собственному желанию.

В течение того времени, пока Наполеон проживал в коттедже «Брайерс», я не вёл регулярного дневника и, соответственно, могу привести только краткое описание событий. Наполеон в основном был занят тем, что диктовал свои воспоминания Лас-Казу и его сыну, а также графам Бертрану, Монтолону и Гурго. Иногда на лужайке перед домом он принимал посетителей, наносивших ему визит, чтобы выразить своё уважение. Несколько раз некоторые из них, если они на это получали разрешение, удостаивались чести быть принятыми Наполеоном вечером в доме г-на Балькума. Пока он проживал в коттедже «Брайерс», он лишь один раз покинул территорию поместья. Это случилось тогда, когда он, совершая длительную прогулку, вышел к небольшому дому г-на Ходсона, майора пехотного полка. В течение получаса Наполеон с удовольствием беседовал с майором и его супругой, уделив особое внимание их удивительно очаровательным детям. Он постоянно часами прогуливался по тенистым дорожкам и по аллеям поместья «Брайерс». В этих случаях принимались все меры, чтобы никто не нарушал его покоя. Однажды, совершая со мной одну из таких прогулок, он остановился, подняв руку, указал на уродливые мрачные обрывы, окружавшие нас, и сказал: «Вы только посмотрите, каково благородство министров правительства вашей страны! Вот вам пример их великодушия по отношению к несчастному человеку, который, слепо положившись на то, что он так ошибочно принял за их национальный характер, в свой чёрный час простодушно доверился им. Одно время я думал, что у вас свободное общество: теперь же я вижу, что ваши министры смеются над вашими же законами, которые, как и законы других стран, устанавливаются только для того, чтобы притеснять беззащитных и прикрывать сильных, всякий раз когда ваше правительство имеет в виду какую-либо цель».

Как-то от Лас-Каза он узнал, что старый малаец, нанятый г-ном Балькумом на работу садовником, несколько лет назад на своей родине попал в ловушку, был схвачен и перевезён на английском корабле на остров Святой Елены. С корабля он был тайно высажен на берег, незаконно продан как невольник и затем передавался из рук в руки каждому, кто хотел нанять его, но все его заработки в основном присваивались купившим его хозяином. Об этой истории Наполеон сообщил адмиралу, который немедленно дал указание провести расследование; если бы остров остался под командованием адмирала, то вероятным результатом расследования явилось бы освобождение бедняги Тоби из рабства [2] Когда через некоторое время после отъезда сэра Джорджа Кокбэрна Наполеон обнаружил, что бедняга Тоби не был освобождён, то он посоветовал г-ну Балькуму выкупить невольника у его хозяина и предоставить ему свободу, а сумму выкупа записать на личный счёт графа Бертрана. Однако сэр Хадсон Лоу посчитал должным запретить эту сделку, и, когда я уже покинул остров Святой Елены, Тоби по-прежнему находился в состоянии рабства. .

В Лонгвуде Наполеону было отведено вокруг его дома пространство примерно миль двенадцать по окружности, в пределах которого он мог ездить верхом или прогуливаться без сопровождения британского офицера. Внутри этого пространства в Дедвуде, около мили от Лонгвуда, был разбит лагерь 53-го пехотного полка, а другой лагерь обосновался у «Ворот Хата», напротив дома Бертрана, у дверей которого стоял караульный офицер. С Бертраном была достигнута договорённость, в соответствии с которой лицам, получавшим от него пропуск, разрешалось вступать на территорию Лонгвуда. Эта процедура не вызывала слишком больших неудобств для графа Бертрана, поскольку никто не мог обращаться к нему за пропуском без того, чтобы сначала не заручиться разрешением у адмирала, губернатора или сэра Джорджа Бингема, и, соответственно, любой нежелательной личности был закрыт доступ к графу.

Французам также разрешалось направлять запечатанные письма местным жителям, а также лицам, пребывающим на острове. Подобный установленный порядок вряд ли таил в себе какую-либо опасность, поскольку было очевидно, что если бы французы захотели переправить письма в Европу, то сделать это можно было только после предварительной договорённости с посредниками; и было совершенно невероятно, чтобы французы, используя посредничество английского слуги или английского гвардейского драгуна, послали письма, содержание которых скомпрометировало бы их самих или их друзей, когда в их распоряжении имелся более простой и естественный способ отправки корреспонденции [3] Весьма убедительным доказательством этого является тот факт, что в течение девяти месяцев, когда по указанию сэра Джорджа Кокбэрна действовал этот порядок, ни одно письмо не было когда-либо отправлено в Европу, если оно не проходило по обычным правительственным каналам. .