Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

Я дважды был женат, — продолжал он, — но политические мотивы вынудили меня развестись с первой женой, которую я нежно любил. Она, бедная женщина, к счастью для неё, умерла вовремя, чтобы не стать свидетельницей последней из моих бед. Пусть спросят Марию Луизу, с какой нежностью и любовью я всегда обращался с ней. После насильственной разлуки со мной она призналась в самых трогательных выражениях, обращаясь к NN, о своём горячем желании быть вместе со мной, чтобы разделить мою ссылку, расхваливая со слезами и меня и моё отношение к ней. Разве это результат поведения безжалостного и бесчувственного тирана? Сущность человека познаётся благодаря его отношению к жене, к семье и к тем, кто работает и служит под его началом. Несомненно, в политике я совершал и малые и немалые ошибки, но преступления я никогда не совершал. Доктор Уорден в своей книге приписывает мне слова о том, что я никогда не совершал бесполезного преступления, что равнозначно тому, что я без колебаний совершал преступление, когда добивался какой-нибудь цели, что я безоговорочно отрицаю. Я никогда не хотел добиваться чего-либо, за исключением славы и благосостояния для Франции. Все мои способности были посвящены достижению этой цели, но я никогда не шел на преступление или убийство, чтобы приблизиться к ней.

Герцога Энгиенского, который, пребывая на самой границе с моими территориями, был замешан в заговоре с целью моего физического уничтожения, я приказал захватить и предать суду, приговорившему его к смертной казни. Он предстал перед объективным судом. Пусть ваши министры и Бурбоны делают всё в их силах, чтобы оклеветать меня, но правда всё равно восторжествует. Ложь проходит, правда остаётся. Пусть они прибегают к нечестным приёмам, подобно лорду Каслри, который, не довольствуясь тем, что заслал меня сюда, снизошёл до такой низости, как приписать мне такие слова, которые наилучшим способом отражают его точку зрения. Этот человек — гнусная личность. Возможно, они хотят немного продлить мою жизнь, не желая мне скорой смерти, чтобы заставить меня говорить то, что послужит их целям.

У меня никогда не было намерения уничтожить Англию. Мы были врагами, и я делал всё в моих силах, чтобы в конфликте с ней взять верх. Англия делала то же самое. После Амьенского договора я бы всегда поддерживал мирные отношения с Англией, исходя из того, что обе страны должны придерживаться равных условий в торговле друг с другом».

Я упомянул, что, насколько я понял его, он однажды высказал мне свою мысль о том, что у него были намерения объединить Англию с Францией, если бы он почувствовал себя достаточно сильным для этого. Наполеон ответил: «Я сказал, что не могу объединить столь несхожие друг с другом две нации. Я был намерен, если бы мне удалось осуществить план вторжения в Англию с моря, упразднить монархию и установить республику вместо олигархии, которая правит вашей страной. Я бы отделил Ирландию от Англии; Ирландию я бы сделал независимой республикой. Нет, нет; я бы предоставил их самим себе после того, как посеял зёрна республиканизма в их нравственном восприятии мира».

Я затем сообщил императору, что на остров Святой Елены ожидается через несколько дней прибытие лорда Амхерста (бывшего британского посла в Китае). Наполеон заявил, что, по его мнению, английские министры поступили неправильно, не дав ему указаний подчиняться обычаям страны, куда он был направлен, в противном случае его вообще не следовало туда посылать. Я высказался в том смысле, что англичане посчитали бы унизительным для своей нации, если бы лорд Амхерст согласился раболепствовать перед местными обычаями; что если бы в этом вопросе была бы допущена уступка, то китайцы, вероятно, не удовлетворились бы только этим и потребовали соблюдения точно такого же церемониала, на котором настаивали японцы и с которым так позорно согласились голландцы. Но лорд Амхерст был готов оказывать такое же уважение китайскому императору, которое он оказывал собственному королю.

Наполеон ответил: «Это совершенно разные вещи. Одно дело, когда первые люди страны всего лишь придерживаются правил этикета и церемониала по отношению к своему монарху, но другое дело, когда от чужеземцев, и только от чужеземцев, требуют согласия на их национальное унижение. С моей точки зрения, каков бы ни был обычай страны, которому следуют её первые люди по отношению к своему монарху, этот обычай не может унизить иностранцев, если они также следует ему. Различные страны придерживаются различных обычаев. В Англии в королевском дворе вы целуете руку короля. Подобная вещь во Франции считалась бы нелепой, и персона, которая сделала это, подверглась бы общественному осуждению; но, тем не менее, французский посол, поцеловав руку английскому королю во время приема в королевском дворце, не стал бы рассматриваться как личность, унизившая самого себя. В Англии несколько сот лет назад короля обслуживали, преклонив перед ним колено; подобная церемония существует и сейчас в Испании. В Италии вы целуете пальцы ноги папы римского, тем не менее, это не считается унижением человеческого достоинства.

Человек, который направляется в чужую страну, должен вести себя в соответствии с принятым там церемониалом. Для лорда Амхерста не было бы никакого унижения, если бы он подчинялся подобным церемониалам в отношении императора Китая, как это делают высокопоставленные мандарины этой империи. Вы говорите, что лорд Амхерст был готов оказывать китайскому императору такое же уважение, которое он проявляет по отношению к собственному королю. Вы не имеете права посылать в Китай человека, который сказал бы китайцам, что они должны следовать определённым церемониям только потому, что они практикуются в Англии. Давайте предположим, в качестве примера, что, вместо поцелуя королевской руки, в Англии существует обычай, в соответствии с которым лица, представляемые королю, должны целовать его задницу; так что же тогда, император Китая должен спустить свои брюки только потому, что такова практика в Англии».

Все эти высказывания Наполеон сопровождал соответствующей мимикой и многозначительными жестами в такой степени, что в какие-то минуты я не мог удержаться от смеха, к которому от всей души присоединялся и император.

«Если бы я, — продолжал Наполеон, — направил посла в Китай, то я бы дал ему указание ознакомиться со всеми деталями церемониала, с которым выступают перед императором высокопоставленные мандарины; и, если потребуется, самому делать то же самое, но не больше. А теперь, возможно, вы потеряете дружбу со страной и огромные торговые преимущества, и всё это только из-за такой никчёмной чепухи».