Максим Рюмик - Желание выжить

Нам минут 10—15 пришлось возиться с этой женщиной, пока привели её в чувство. Кушать мы у неё не просили, так как видно было, что у неё нет ничего. Мы попросили что-нибудь из поношенной одежды. На меня хозяйка сразу же подобрала старенький костюм мужа, а на моего двухметрового друга, которого звали «Великаном», ничего не смогла найти. Но она посоветовала, к кому из соседей можно пройти за помощью.

Принять кого-либо из нас и спрятать где-либо до прихода советских частей, хозяйка категорически отказалась, так как её мужа гитлеровцы в 1942 году расстреляли за то, что он укрывал у себя партизан. Кроме того, хозяйка предупредила, что все крайние хаты в сёлах усиленно проверяются полицией.

Мы, не теряя времени, сразу покинули избушку, и пошли в тот дом, где можно было бы найти что-либо из верхней одежды. К нему нас подвёл мальчик, который сам вызвал хозяина во двор.

Хозяин был такой же верзила, как и мой друг Володя. Забрал нас в избу, дал Володе свой изрядно поношенный костюм. Хозяйка накормила нас, а затем хозяин посоветовал идти в зерносовхоз №53, что в 15 км от Мелитополя. Там немцев нет, а управляющий парень — наш человек. Здесь же всё село забито немчурой.

Мы поблагодарили хозяев, вышли во двор, но у калитки нас уже ждали полицаи. Они приказали поднять руки вверх и не сходить с места.

Я сразу, как кошка, одним прыжком вскочил в палисадник, пробежал через сад по направлению к пруду и прыгнул в воду. Мой друг Володя, не сговариваясь, бросился в другую сторону. Он хотел скрыться за сараем, но автоматная очередь настигла его и оборвала жизнь прекрасного, мужественного богатыря, который смело шагал по жизни и не один раз смотрел смерти в глаза.

Я переправился через пруд марафонским кроссом и ушёл в поле. Погони за мной никакой не было. От этого села, не помню уже его названия, я отбежал примерно 4 км и случайно наткнулся на тракторную будку, в которой жила старушка лет 65. Её дом немцы сожгли, она ушла в поле и поселилась в тракторной будке.

Я зашёл в будку переодеться и просушить костюм, но старушка уже давно не топила печку, так как нечем было топить.

Старушка посмотрела на меня и сказала: «Снимай, сынок, мокрую одежду, а в этом узелочке, что лежит в углу, есть моя юбка, кофта и тёплый платок. Бери всё это, переоденься и уходи, милый, потому что в эту будку каждую ночь приходят полицаи. Поэтому я и дверь не закрываю».

Я всё мокрое снял с себя, одел юбку-шестиполку, кофту, а голову подвязал тёплым платком. Ни одной минуты не теряя, ушёл просёлочной дорогой в совхоз №53. Дорога по обе стороны была обсажена белой акацией. Я шёл не по дороге, а по обочине вдоль посадки, опасаясь встретиться с нежелательными «друзьями».

Не доходя до совхоза примерно 8 км, меня нагнала бричка, лошади хорошие и очень резвые. На ко́злах брички сидел кучер, а сзади полулежал человек. Я попросил кучера, который управлял лошадьми, подвезти меня, а он говорит: «Ты что, старая ведьма, не видишь, кого я везу?»

Я сказал ему, что иду в совхоз к своему сыну, который работает управляющим, и очень устала. Человек покряхтел, заёрзал на ко́злах, посмотрел на своего начальника, а тот так сладко спал, что от его дикого храпа лошади пугались. Тогда ещё раз посмотрел на меня и милостиво разрешил сесть.

Кучер не молодой уже, лет 50—55. Я спросил этого человека, куда они едут и кого он везёт. Он мне ответил, что едут в село Ореховку и будут проезжать мимо совхоза, а кого везу, так это тебя, каргу старую, не касается.

Когда я присмотрелся к храпящему, то увидел, что это полицай. Я тогда попросил остановить лошадей, чтобы сойти с брички, но старик сказал, чтобы я не боялся, ведь полицай пьяный, как свинья, и проснётся только дома.

В это время что-то странное, уму непостижимое, вошло в мои мысли — задавить мерзавца, отомстить за смерть моих боевых товарищей. Я про себя подумал: «Какая мать могла родить такого шакала?»

Я почувствовал прилив особой ненависти к этому продажному подонку и, как рысь, бросился на храпевшего пьяного полицая. Схватил его за глотку. Но он оказался сильнее меня, сразу проснулся, вырвался из моих рук, подмял под себя и нанёс такой оглушительный удар, что пучок пламени сверкнул перед моими глазами.

Тогда он наметил второй раз ударить меня (это был бы конец), но верзила не успел, поскольку старик вонзил ему в затылок финский нож. Полицай дико заревел, как бык, и свалился с брички.

Старик натянул вожжи, и лошади галопом помчались вперёд. Не доезжая полкилометра до совхоза, мы со стариком слезли, а лошадей повернули в обратную сторону. Старик отпустил им по одному кнуту, и лошади с бричкой понеслись назад.

Мы пошли в совхоз. Шли молча, старик только сказал: «У тебя, милая, храбрости и дерзости много, а ума маловато, а может быть и вообще нет. Скажи спасибо моему сердцу, что оно такое».

Дошли молча до совхоза, старик взял меня за руку и сказал: «Я тебя, старая крыса, сейчас сдам полицаям, и они из тебя сделают омлет за убийство начальника полиции куста». Я ему ответил, что готов принять любую смерть после такого поединка.

Старик подвёл меня к дому — избушке на курьих ножках. Три раза стукнул пальцем, и через несколько минут дверь была открыта. Открыла дверь женщина лет 30 и вежливо пригласила нас зайти в избу.

Мы зашли, поздоровались с ней, она зажгла лампу военного времени. Старик взял меня за руку, подвёл к лампе и сказал: «Извините, что я вам наговорил глупостей, ведь вы и не такая старая, не правда ли?»

Я кивнул головой и улыбнулся, а старик говорит: «Вот что, „мадам“, я человек свой, эта женщина также наша, давай, выкладывай всё — кто ты такой и откуда следуешь?» Я рассказал, что сбежал из концлагеря и добираюсь поближе к своим боевым товарищам.

Старик посмотрел на меня лукавым взглядом и спросил: «Вы с „красным петухом“ на станции Партизаны не встречались?» Я ответил, что не понял его и никаких петухов не встречал. Он тогда добавил, чтобы я не волновался, так как мы люди свои и ждём того дня, когда всё в этой жизни станет ясно. Я ответил, что не пройдет и 15 дней.

Старик заторопился, а мне нужно будет спуститься в погреб и устраиваться поудобнее. Затем старик подошёл ко мне вплотную и сказал, что при любых обстоятельствах мы должны жить, что жизнь — это борьба. Затем он предупредил, что я его не видел, и он меня тоже. Я утвердительно кивнул головой.

Старик пожал мне руку, сказал: «До встречи!» и вышел из избы. Я спросил хозяйку, кто он такой, но она мне ничего не ответила, тем самым дала понять, чтобы я её больше не расспрашивал.

Мою хозяйку звали Евдокия Яковлевна Мельничук, а её маленького сынишку — Славик. Сама она уроженка Кировоградской области, из Новоукраинского района, 1917 года рождения. До 1941 года работала в Крыму в Алупке в одном из санаториев, а муж её в том же санатории работал завхозом. Когда немцы оккупировали Крым, мужа Евдокии немцы расстреляли, а она с ребёнком убежала и нашла приют в этом совхозе.