Кристиан Диор - Я – Кутюрье. Кристиан Диор и Я

Я же мечусь среди разнообразных материй и пытаюсь представить их на модели. Раз за разом драпирую образцы на плече у «деточки», смотрю, как ведет себя ткань в сравнении с полотном туали на другом плече. Некоторые отвергаю сразу:

– О, нет! Уберите!

Я показываю на другой образец. Эта материя не коробится, а облегает грудь манекенщицы. Мы разглядываем ткань. Она? Кажется, да… Но, однако… нет! Тогда я задаю вопрос первому попавшемуся:

– Что ты об этом думаешь?

Они прекрасно знают, что мне не нужно ничье мнение, но это их забавляет. Тем не менее они помогают мне своим присутствием. Их ответы вызывают у меня новые сомнения, и я снова спрашиваю:

– А ты, Пуговичка, как ты это находишь?

Пуговичка молча качает головой. Теперь очередь Клода, и таким образом участвуют все, от мадам Маргариты до манекенщицы, которая после долгого обсуждения чувствует первые признаки усталости. Общими усилиями мы делаем выбор. Достаточно одного равнодушного, чтобы разрушить эту атмосферу страстного коллективного поиска. Иногда решение принимается сразу, иногда мы пробуем снова и снова, возвращаемся к предыдущему варианту, казавшемуся ранее отвратительным, ищем среди отброшенных кусков ткани. Бедная ткань! Ее снова дергают, снова скручивают, снова мнут и снова драпируют. Ее испытывают не менее дюжины требовательных рук. Наконец кусок ткани, подобно пуповине, отрезается. Жребий брошен, модель утверждена! Мадам Раймонда, вновь усевшись на стул, записывает ткань в свой блокнот, ставит на нее ярлык, чтобы потом заказать фабриканту, и передает карточку Фронтине, которая отнесет ее на склад. Иногда случается, что одновременно платье получает название. Но обычно мы предпочитаем подождать, чтобы лучше узнать модель, прежде чем дать ей имя.

Крещение платья – что-то вроде маленького таинства. Переходим к следующей туали или возвращаемся к той же самой, потому что существуют базовые модели, которые дадут жизнь целому «семейству»: по ее лекалу будут сшиты платья, пальто, костюмы разных цветов и из различных тканей, но все они будут иметь одну основу. Тогда я, пристроившись на краешке стола, поспешно рисую те детали, которыми они будут различаться, а иной раз откладываю это до первой примерки. Наконец, появляется другая манекенщица. Для нее, может быть, мы развернем пятьдесят – пятьдесят пять кусков ткани, посмотрим платье в сером цвете, розовом, зеленом и черном матовом, потом блестящем… Ничего не получается! Единственное, что мы знаем: ткань должна быть гибкой и весомой, так как форма платья требует именно этих качеств. Образцы тканей валяются кучей на полу, время идет, тишина становится все гуще… Я больше не задаю вопросов, жесты становятся резче. В конце концов мне приходится все отложить до завтра.

Придя домой, я продолжаю думать о платье всю ночь – дни и ночи во время работы над коллекцией превращаются в одну лихорадочную вереницу – и на следующий день принимаю решение. Несмотря на все наши старания, случается, что ткань, которую мы отобрали после долгих размышлений, разочаровывает, когда платье уже закончено. Высокая мода – это, прежде всего, союз формы и ткани. Когда они вместе, получается нечто изысканное, но иногда случаются и неудачи.

За десять дней, а для меня и ночей, осуществляется выбор тканей и тем самым определяется то, что называется «линией», а точнее – «линиями». Действительно, не одна тема, а семь-восемь главных направлений может развиваться в коллекции. Она должна быть достаточно разнообразной и подчиняться общей гармонии, чтобы не было противоречий. Поэтому почти от половины моделей я отказываюсь.

Не доверяя первоначальному возбуждению, которое притупляет критический взгляд на вещи, я предпочитаю сожаления, угрызения совести и дополнительные варианты. Если пустить в работу слишком много моделей, перегрузка с самого начала вынудит уничтожить значительное их количество.

Модели вступают в сложный период изготовления. В этот момент мы находимся как раз в той стадии, когда замысел переходит в реальность, когда совмещается почти несовместимое – индивидуальность и точность. В едином порыве мастерские изучают принятые образцы. Время постоянных поездок на склад, нескончаемых телефонных переговоров с поставщиками. Метраж ткани оказался недостаточен, когда раскрой уже выполнен, срочно необходим новый отрез. Взрыв гнева. Возражения. Мадам Раймонда борется с задержками, ошибками, разочарованиями, нетерпением. Со своей стороны, моя дорогая Маргарита переделывает и исправляет. Я же лихорадочно ожидаю результата. Тревожное ожидание продолжается в течение пяти-шести нескончаемых дней. Ни мадам Маргарита, ни я не знаем точно, когда все это закончится. Наши встречи и разговоры напоминают диалог медицинской сестры и будущего отца. Едва увидев меня, она ждет дежурный вопрос, а я не могу от него удержаться: – Как там идут дела? Когда ждать?

В конце концов это происходит в тот день, когда никто и не ожидает. У нас сжимается сердце. Действительно, если туали всегда сохраняют очарование эскизов и оставляют место для воображения, то платья – это реальность. Иногда они восхищают нас, иногда – разочаровывают. Чаще всего с некоторым раздражением мы прикидываем, какую еще придется проделать дополнительную работу, чтобы платье, которое мы разглядываем, стало похоже на то, которое мы себе представляли. Есть платья абсолютно неудавшиеся. Мы их считаем неприличными, сердимся на них, почти оскорбляем, потому что нам кажется, что они издеваются над нами.

Парижская мода, 1951

Раздаются восклицания:

– Какой ужас! Это отвратительно! В корзину! В печку!

Зато бывают другие, они сразу же нравятся, их хочется расцеловать. Как будто любуясь чужим произведением, вы восклицаете:

– Как красиво! Как я рад! Это и вправду хорошо!

Я часто думаю, что наша экзальтированная реакция удивляет непосвященную публику: удовольствие бесстыдно выставляется напоказ, разочарование не имеет границ. Надо разделить наши радости, беспокойства, надежды, бессонные ночи, тяжелую и честную работу, чтобы понять наши реакции. Все это лишь доказывает, что мы очень любим свою профессию.

Сидя в кресле как на иголках, я требую, чтобы каждое новое появление манекенщицы объявлялось фразой, которая может показаться напыщенной:

– Месье, внимание, модель!

Эта фраза сродни трем ударам перед спектаклем в театре. Благодаря ей я не рискую пропустить самое важное первое впечатление. Выход объявлен, как приезд важного гостя, и все мое внимание мобилизуется. Исчезает все вокруг, только модель.