Николай Антипенко - На главном направлении

30 сентября 1942 года генерала К. К. Рокоссовского назначили командующим Донским фронтом. Он пригласил с собой на новое место работы генералов М. С. Малинина, В. И. Казакова и меня, чему я был рад. Но А. И. Микоян запретил перемещать меня до полного завершения успешно начатых заготовок. А через полтора месяца новому командующему Брянским фронтом М. А. Рейтеру приказали передать Донскому фронту большую часть заготовленного нами продовольствия, находившегося в тех областях, которые примыкали непосредственно к Донскому фронту. Это огорчило нас до крайности, хотя мы и понимали, что лучшего выхода у центра не было.

Положение на Брянском фронте в конце 1942 года было напряженным: то на одном, то на другом участке противник пытался атаковать. Особенно трудная обстановка сложилась на участке 48-й армии, у генерала П. Л. Романенко, и как раз в этой армии в то время не оказалось начальника тыла.

Помощник начальника тыла Красной Армии по кадрам генерал И. Т. Смелов позвонил мне из Москвы и спросил, знаю ли я дивизионного комиссара М. К. Шляхтенко и могу ли принять его на работу в наш фронт. Я согласился с назначением его начальником тыла 48-й армии. Первое время трудно пришлось Шляхтенко в этой должности.

Командующий 48-й армией генерал П. Л. Романенко не всегда умел справедливо судить о своих подчиненных вообще и, в частности, не сумел понять вновь назначенного начальника тыла. Армия в те дни едва сдерживала натиск противника, и малейшую неудачу на фронте генерал объяснял плохой работой тыла. Дошло до того, что командарм поставил перед командующим фронтом вопрос о смещении Шляхтенко. Как сейчас помню, разговор командующего фронтом, находившегося в штабе 48-й армии, со мной по телеграфному аппарату «Бодо».

— Откуда вы взяли этого Шляхтенко? Известно ли вам, что он проваливает дело? Я требую от вас принятия решительных мер.

Прочитав на ленте эти слова, я заверил генерала Рейтера, что приму меры, и в ту же ночь сам прибыл в расположение штаба тыла 48-й армии. Еще до отъезда я приказал немедленно загрузить и отправить в эту армию один автобатальон с боеприпасами, а другой — с горючим.

Я не сразу узнал Шляхтенко. Лицо его стало землистым, он давно не брился, несколько ночей не спал, и мне казалось, что он ко всему равнодушен, потерял способность сказать что-либо внятное в защиту свою и подчиненных.

— Трудно, очень трудно, — только это и услышал я от него.

По разному можно подойти к такому человеку. Самым распространенным в то время методом считалось снятие с должности, и это в наибольшей мере оправдало бы меня в глазах командующего фронтом. Но ведь это был Шляхтенко! Я знал всю его жизнь. Член партии с 1919 года, стойкий коммунист, человек высокой культуры, пользовавшийся всеобщим уважением среди пограничников Среднеазиатского, а затем Украинского пограничных округов. Я верил, что он способен хорошо и быстро освоить новое для него дело.

Размышляя об этом и будучи совсем не весел, я начал с того, что самым веселым тоном порекомендовал Михаилу Кондратьевичу немедленно побриться, затем позавтракать со мной и отдохнуть. Он так и сделал. Пока Шляхтенко отдыхал, я как бы замещал его. Благодаря принятым мерам положение со снабжением армии заметно улучшилось. А сам Шляхтенко, отдохнув, выглядел совсем иным человеком.

Оставалась неразрешенной одна «деталь». Дело в том, что из Москвы Шляхтенко прибыл в форме дивизионного комиссара. Когда вводились погоны, я предложил ему надеть знаки различия полковника, сам же имел в виду договориться с Романенко о последующем представлении его к присвоению этого воинского звания. При сложившейся тогда в 48-й армии обстановке трудно было рассчитывать на благосклонность командарма.

Однако, как нередко бывает на фронте, жизнь буквально «переворачивает мозги» людей. 48-я армия не только устояла против превосходящих сил противника, но и нанесла ему большой урон. Командарм после этого не раз выражал удовлетворение работой начальника тыла армии Шляхтенко и сам, без моей просьбы, добился того, что Шляхтенко стал «законным» полковником.

Командующий Брянским фронтом генерал-полковник М. А. Рейтер немало внимания уделял тылу. Он сам в первые месяцы войны был начальником тыла Брянского фронта и ушел с этой должности после ранения. Главным, по его мнению, в работе тыла должна быть постоянная забота о бойцах, особенно на передовой. Рейтер любил вспоминать при этом, что он сам прошел суровую жизнь солдата еще в империалистическую войну.

Когда наступила зима 1942/43 года, для изучения быта солдат и боеготовности войск фронта в целом командующий создал несколько комиссий во главе с начальником штаба, прокурором, начальником политуправления, начальником тыла фронта.

Мне пришлось обследовать одну из дивизий 13-й армии. От дивизии до полка добирался на санях, а далее — в маскировочном халате пешком до батальона и наконец по ходам сообщения — в роту и взвод. Со мной шли мой адъютант и командир батальона. В беседе принимали участие 15–20 солдат.

Я просил их без всякого стеснения рассказать о житье-бытье, заверив, что их пожелания будут доложены на заседании Военного совета фронта.

Прежде всего коснулись вопроса об одежде, обуви и питании. Ведь стояла зима, сильные морозы чередовались с оттепелями, а это — бич для снабжающего фронт обувью. В валенки или ботинки обуть солдата? Обременять его хранением в вещевом мешке лишней пары обуви, конечно, невозможно. Не только килограмм, 100 граммов добавочного груза на плечи бойца заметно его утомляют. Где же хранить запасную обувь, которая может понадобиться при смене погоды?

По-разному решался этот вопрос в дивизиях и армиях. В одних при выдаче валяной обуви всю кожаную собирали на склад дивизии, там ремонтировали и хранили до весны. В других вся обувь концентрировалась на армейском складе, и это был более надежный способ ее сбережения. Но и в том, и в другом случае боец не мог сменить обувь, если внезапно менялась погода. Вот почему этот вопрос и был мною задан при встрече с воинами. Пришли к выводу, что без валенок оставаться до конца зимы нельзя ни на один день, а для всякого случая хорошо бы иметь два-три десятка пар кожаной обуви разных размеров в батальоне.

Далее я просил показать паек неприкосновенного запаса (НЗ), который по уставу должен находиться в вещевом мешке каждого бойца. Увы! Ни у кого НЗ не оказалось. Командир батальона объяснил, что все пайки НЗ хранятся в специальном укрытии при штабе батальона и выдаются на руки в случае необходимости. Практика показала, по словам командира батальона, что такой способ более надежен. На обратном пути я проверил порядок хранения пайков, и мне оставалось лишь поблагодарить командира батальона.