Федор Толстой - Записки графа Федора Петровича Толстого

В это время из Петербурга перевели меня в гребной флот, стоящий в Роченсальме, и [я] получил приказание туда явиться [427]. Это меня очень встревожило, потому что лишало средств продолжать мои занятия и [потому] что в Роченсальме никого почти нет, кроме морских офицеров, а в то время все занятия их состояли в карточной игре, в беспрестанных попойках и в развратных забавах. Родители мои точно так же были встревожены этим переводом, как и я.

На другой день после получения приказания ехать в Роченсальм я просил графа Петра Александровича, который был тогда генерал-губернатором в Петербурге [428], у которого я в доме, по-прежнему, как [и] в Польше, принят был как сын, чтобы он попросил исправляющего должность морского министра вице-адмирала Чичагова [429], чтобы меня оставили в Петербурге. Он, зная о моих занятиях, на другой же день обещался говорить с Чичаговым и был уверен в исполнении его просьбы. Через день Петр Александрович велел мне явиться к Павлу Васильевичу Чичагову.

В первое [же] утро в 8 часов, когда министр принимает, я был у него. Он тогда жил на Васильевском острову по набережной, недалеко от Горного корпусу в собственном доме. Когда доложили ему о моем приходе, он велел мне войти в кабинет, где он расспросил меня о моем учении в корпусе и о моих занятиях по выходе в офицеры (что было сделано, как я видел, с намерением испытать меня и проверить то, что, как кажется, было ему хорошо известно из отчета корпуса, [где] обо мне было сказано корпусным начальством). Переговорив со мною, он отпустил меня, сказав: «Вы останетесь здесь». Совершенно счастливый, я не пошел, а полетел домой [430].

Обрадованный словами Чичагова, я спокойно занимался моим делом, несмотря на то, что три раза получил письменные приказания от начальника гребного флота и последнее, в котором сказано, что ежели я чрез 24 часа не отправлюсь на Котку [431], то завтрешний день буду туда отправлен с фельдъегарем [432]. Это приказание я получил сегодня и с этим приказом я тотчас поехал к Чичагову и получил от него в ответ: «Я вам сказал, что вы не поедете на Котку, отправляйтесь спокойно домой».

Приказы, отдаваемые по войску государем, были по вечерам приносимы брату фельдфебелем его роты [и] читались всегда батюшкою вслух. Каким неописанным удовольствием и радостью мы все были поражены, когда батюшка в сегодняшнем приказе прочел следующее: «1804 года 23 июня [433]гребного флота мичман граф Толстой назначается атютантом к вице-адмиралу Чичагову, исправляющему должность министра морских сил». Это было тем удивительнее, что при вступлении на трон Павла 1-го все личные генеральские атютанты были вовсе уничтожены во всем русском войске, а оставались только атутанты при штабах и полках, и царские генерал- и флигель-атютанты, что не было отменено и при вступлении на престол Александра Павловича. Этим назначением меня атютантом к Чичагову я делаюсь первым и единственным генеральским атютантом во всем русском войске нашем с кончины Великой Екатерины.

[ В 1809 году добрая наша матушка скончалась [434], батюшка уехал в Москву к бабушке [435], а я с сестрою — к дядюшке Петру Александровичу [436], который тогда был петербургским военным губернаторов и жил на Дворцовой набережной в казенном доме, бывшем прежде графа Остермана [437].

В доме графа Петра Александровича, бывшего в родстве и в самых тесных связях со всею знатью, я имел возможность узнать по наружности тех, которые составляли двор императора Александра Павловича. [Не буду] называть имен людей, составляющих этот двор, — разумеется, что все из старинных знатных фамилий, — да и на что мне. Передавать же бумаге их портреты тоже ни к чему, во-первых, потому что между ними я ни одной замечательной физиономии не видал. Да и между ними нет ни одной фигуры, которая была [бы] достойна [438].

Что же касается до моральных качеств народа, составляющего эти массы [дворов], то они всегда всюду одинаковы, начиная с императорских дворов и до дворов германских владетельных князей, даже и таких, которые с надменностью выезжая шестеркою в карете из своих дворцов, передними уносными лошадьми стоят на границе другого владетеля. Разумеется, я не включаю в это число придворных государственных людей, отличающихся своими достоинством, и умом, и пользами, принесенными Отечеству — где они есть!

Эти дворы состоят обыкновенно из людей знатных фамилий, избранных не по достоинствам, а по прихоти властелинов или по проискам и интригам, без настоящего образования, ума и сердца, без познаний, необходимых каждому истинно просвещенному человеку, которыми бы повелителям должно бы было себя окружать, тогда как они всегда бывают окружены народом, с наружною только полировкою салонных воспитаний. Вся их наука и познания состоят в уменье искусно льстить, ловко подличать и хитро интриговать. Как себялюбивые эгоисты не любя друг друга, а при встречах дружески пожимая один другому руку, тут же стараются изобрести надежное средство, как бы хорошенько надуть приятеля и очернить его для своей выгоды перед их властелином, надувая и обманывая сообща самого властелина [439].

Петр Александрович жил открытым домом, и потому у него бывали окроме родных и близких приятелей за обедами и на вечерах и посторонние знакомые.

Почти ежедневными посетителями были две сестры Марьи Алексеевны [440]— фрельна София Алексеевна [441]и Лизавета Алексеевна [442](Лизавета — миниатюрное, довольно интересное существо, от природы доброе, неглупое, но со всеми причудами и странностями всех наших знатных и богатых барышен высших кругов, а особливо приготовляемых ко двору, [вышла] за графа Остермана-Толстого [443]; а Софья — высокая, худощавая, очень дурная лицом, на котором в самых неприятных чертах выражаются душевные ее качества, — она очень капризна и зла. На ней женился меньшой брат из графов Сен-При, перешед из гвардии в камер-юнкеры [444]), Егор Алексеевич [445]и княжна Турхистанова [446], самая короткая приятельница обеих сестриц и любимица Марьи Алексеевны и ее мужа, [ не первой уже молодости, ] уже порядочно взрослая девушка, очень умная, хитрая, ловкая, веселая и [ весьма ] занимательная в салонных беседах. Почтенный дядюшка, как мне казалось, очень за ней ухаживал, и она скоро, по его просьбе, была сделана фрельною большого двора. Также окроме тетушек [447]Марьи Алексеевны и других близких родных, как родная сестра Петра Александровича, [бывшая] замужем за генерал-майором Пашковым [448], весьма богатым и также глупым и без малейшего образования человеком, но, как говорят, хорошим конским заводчиком, [ фельдмаршал граф Николай Иванович Салтыков, вельможа екатерининского времени, воспитатель императора Павла I и дядя Петра Александровича бывал также у нас, но очень редко, как и супруга его, Наталия Владимировна, которую все при дворе боялись и которая умела приобрести право всех бранить за все, что было делано не по ней.